Анатолий Димаров - Его семья

— А вон его сестра, Мария Дмитриевна. Она старше его, учительница средней школы…

Только сейчас Нина заметила пожилую женщину, беседовавшую с Игорем. «Она мало похожа на брата, — отмечает про себя Нина. — Наверно, потому, что волосы у нее темные. А почему все-таки он так рано поседел?»

— Ее муж погиб на фронте, еще в сорок втором. У нее трое детей, все уже взрослые. Самый младший ходит в девятый класс…

Нине становится жаль Марию Дмитриевну. Как же ей трудно приходилось одной, без мужа! Лишь она, Нина, может по-настоящему понять ее…

— Нужно идти, — говорит Оля.

Нина в последний раз взглянула в зеркало и вышла вслед за Олей.

Молодые люди, кружком сидевшие у двери и весело о чем-то разговаривавшие, сразу же замолчали и с любопытством посмотрели на нее. Нина по очереди подала им руку, называя себя, и каждый немного задерживал ее руку в своей.

Здороваясь с ними, она почему-то оглянулась на Ивана Дмитриевича и встретила взгляд его внимательных, чуть прищуренных глаз. Сейчас они уже не смеялись, в них было еле уловимое изумление. Нине стало приятно и в то же время неловко, так как ей казалось, что она поступила нехорошо, оглянувшись на Ивана Дмитриевича. Поэтому она холодно поздоровалась с ним и сразу же отошла.

Нина хотела сесть рядом с Марией Дмитриевной, но очутилась возле Ивана Дмитриевича. По другую сторону ее уселся Игорь, торжественно объявивший, что сегодня хочет напиться и поэтому удрал от жены. Нина была благодарна ему за то, что он сел возле нее, так как чувствовала себя немного принужденно среди незнакомых людей.

— Чего вам налить? — обратился к ней Иван Дмитриевич и, не дожидаясь ответа, стал наполнять Нинин бокал красным вином. — Вы, женщины, привыкли пить нашу кровь, получайте, — смешно приговаривал он, следя, чтобы не разлить вино на скатерть. Потом встал, постучал вилкой по тарелке, хоть все и так молчали, высоко поднял свой бокал: — Дорогие наши хозяин и хозяюшка! Позвольте мне провозгласить свой первый и, надеюсь, не последний тост… Пью за то, чтобы наши Оля и Игорь дожили в любви и согласии до золотой свадьбы и чтоб и нас на нее пригласили!

— Ишь хитрый какой — пятьдесят лет еще хочет прожить! — воскликнула Мария Дмитриевна.

— А что ты думаешь, не доживем? Непременно доживем!.. Пейте вы первая, может быть, отравленное, — обратился он к Нине, чокаясь с ней.

Смеясь, Нина выпила. Вино оказалось крепким и сразу ударило в голову. Ей стало весело, все показались милыми и симпатичными, особенно Иван Дмитриевич, начавший смешить ее рассказами из студенческой жизни. Она взглянула на Марию Дмитриевну, и взгляды их встретились. Мария Дмитриевна кивнула ей головой, и от этого Нине стало еще веселее.

Игорь таки добился своего и заметно опьянел. Блаженная улыбка не сходила с его лица, он все порывался петь таким диким голосом, что все, смеясь, затыкали уши.

— Дайте водки — ребенок плачет, — после каждой такой попытки Игоря приговаривал Иван Дмитриевич.

— Ниночка, не давайте ему больше пить! — кричала через стол Оля.

Иван Дмитриевич ответил за Нину:

— Ничего, Оленька, мы его откачаем!

Потом Оле стало плохо. Она побледнела, прижала ладонь к сразу вспотевшему лбу, и женщины, многозначительно переглянувшись, бросились к ней. В спальню ее повели Нина и Мария Дмитриевна.

Здесь было полутемно, тихо и уютно. Девочки уже спали, разметавшись на Олиной постели. Нина хотела перенести их к себе, но Оля запротестовала: пусть спят, незачем их будить… Тогда Нина укрыла их одеялом, присела рядом.

Оля лежала на диване, положив голову на колени Марии Дмитриевны. Она виновато улыбалась бледной улыбкой, а та гладила ее по голове, как малого ребенка.

Чтобы не разбудить детей, они говорили приглушенными голосами, и это сближало их, придавало каждому слову глубокий, таинственный смысл. Разговор вертелся вокруг Олиной беременности; побледневшее лицо будущей матери озарялось чуть удивленной, растерянной улыбкой, словно она не могла поверить тому, что в ней уже началась новая жизнь. Дважды заходил сюда отрезвевший, встревоженный и смущенный Игорь, спрашивая, не нужно ли вызвать «скорую помощь», чем очень смешил женщин. Они выпроваживали его из спальни, и Игорь выходил, почему-то высоко подымая ноги.

Через некоторое время Оля поднялась и пошла к гостям, сказав, что чувствует себя лучше. Мария Дмитриевна захотела посмотреть на Нининых дочек.

— Какие они славненькие! — сказала она, любуясь детьми. Оля спала на спине, а Галочка повернулась на бок, обняв сестру. — Младшая ваша — настоящий медвежонок, — тихо засмеялась Мария Дмитриевна, и Нина благодарно взглянула на нее.

— Вы очень любите детей? — спросила она Марию Дмитриевну.

— А кто ж их не любит? — просто ответила та.

— У вас уже взрослые… — вспомнила Нина Олин рассказ.

— Да, мои уже взрослые, — с материнской гордостью подтвердила Мария Дмитриевна. — Через год последний в институт пойдет, совсем одна останусь… Так оно и есть, Ниночка: растишь, растишь детей, а они оперятся да и разлетятся в разные стороны… — грустно улыбнулась она.

— Ну, ваши вас не оставят, — убежденно сказала Нина.

— Я не об этом, Ниночка… У них свои интересы, свое призвание, своя жизнь. И я не удерживаю их, я никогда не стану им мешать…

— Любите вы детей, — повторила Нина. Чем дальше, тем больше нравилась ей эта женщина, ее мягкая улыбка, ласковые серые глаза. Она напоминала Нине недавно умершую мать, и хотелось прильнуть к ней, как к матери, рассказать о своем горе. Но заговорить с ней о себе Нина не решалась…

Мария Дмитриевна тихонько вздохнула, подняла обе руки, поправляя венком уложенную на голове косу, и это движение тоже напомнило Нине мать в те далекие годы, когда Нина была еще ребенком.

— В какой вы школе работаете? — поинтересовалась Нина.

— В средней.

— Это… на какой улице?

— А это в селе. В семи километрах от города. Я всю свою жизнь прожила в селе, привыкла к нему. У нас на этой почве постоянные размолвки с братом: он хочет, чтобы я с ним жила, а я отказываюсь…

— А он разве… один живет? — осторожно спросила Нина.

— Да, — коротко отвечает Мария Дмитриевна, и глаза ее затуманиваются. — У него тоже была семья… еще до войны… Жена и двое детей…

Нина не решилась расспрашивать больше, догадываясь, что за печальными словами этими кроется какая-то трагедия. «Видимо, потому он и поседел!» — подумала она. Ей стало грустно, и жаль Ивана Дмитриевича, и хотелось сказать ему что-то радостное и хорошее. Вспоминая его шутки, смех, Нина уже не верила в искренность этого смеха, ей казалось, что Иван Дмитриевич скрывал под ним свое глубокое горе.

— Так-то оно, Ниночка, — вздыхает Мария Дмитриевна, но вдруг выпрямляется и словно отгоняет от себя тень прошлых страданий. — Да что ж это я? Вы веселиться собрались, а я тоску навожу!.. Знаете что? Приходите-ка в будущее воскресенье ко мне, увидите, какая у нас красота!.. Река, лес недалеко, сады кругом. Заберите дочек и приходите!