Сергей Сартаков - Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот

Он бросил трубку. Маринич сидел оглушенный. Вот это разделал его Владимир! Правильно разделал. Почему во всех его попытках защитить Лику у него самого нет такого решительного баса, как у Владимира? И выходит, Лику бьют, а он ее добивает.

В глаза назойливо лезла карандашная запись на календаре: «Во вторник — насчет Власенкова».

Какой он даст следователю окончательный ответ во вторник о Власенкове, если, может быть, уже в среду ему придется этому же следователю давать показания относительно крупной растраты у кассира Пахомовой?

Фендотов позвонил Стрельцову из госкомитета. В голосе у него булькала радость. Еще бы! Совсем неожиданно в составе небольшой специальной комиссии, даже без заезда домой, он через два часа вылетает в Тбилиси. Кто-то заболел — радикулит! — ему предложили заменить хворого, и он, конечно, согласился. Можно ли было упустить такой случай? Грузия летом божественна! По обстоятельствам дела придется побывать и у моря, — как поет Леонид Утесов, у самого синего в мире — Черного моря. Всласть накупаться, а может быть, половить на «самодур» и ставридки, скумбрии. Командировка всего на несколько дней. Немного свински получается, что он уезжает так внезапно и бросает завод целиком на плечи Василия Алексеевича, но эти плечи выдержат. А в другой раз он отпустит куда-нибудь в такую же интересную поездку и Василия Алексеевича… Лады?

И Фендотов принялся засыпать своего заместителя наказами такого характера и таким тоном, каким, уходя на работу, поучает мать несмышленыша малыша. И чужим дверь не открывать, и не баловать со спичками, и не гладить кошку.

Стрельцов пробовал перебивать Фендотова, говорить, что он и сам великолепно разберется в делах, пусть себе на здоровье Иван Иваныч наслаждается божественной Грузией и сколько угодно, сколько возможно ловит ставриду и скумбрию, — на заводе все будет в порядке. Затем уже просто так, механически, произносил ничего не значащие: «Да… Да…» — потому что наказы Фендотова явно были избыточным продуктом радости от предстоящей поездки к Черному морю. И вряд ли даже сам Иван Иваныч отчетливо сознавал, что именно говорит он своему заместителю. Иногда до слуха Стрельцова доносился ликующий голосок Галины Викторовны Лапик, суфлировавшей Фендотову.

Наконец поток наставлений иссяк, Фендотов протяжно, так, что телефонная трубка отозвалась металлическим звоном, перевел дыхание, и Стрельцов успел вклиниться со своим вопросом:

— Иван Иваныч, а что с оформлением дополнительных материалов на аккумулятор? Единственное, чего я точно не знаю. Вы говорите из госкомитета — вы все там уладили, согласовали? Мне не хотелось бы этим заниматься.

И стало слышно, как Фендотов переговаривается с Галиной Викторовной.

— Да, да, Василий Алексеевич, все улажено, все согласовано, — сообщил он. — А на бумаге надо доделать следующее. У меня в портфеле есть служебные бланки завода. Письмо, которое требует от меня наш дорогой фельдкуратор, я сочиню сам, здесь же перепечатаем на бланке, и я, за своей подписью, оставлю его в госкомитете. А вы — вы только поторопите расшифровку стенограммы, облеките ее в должную форму протокола, подпишите и самым срочным образом дошлите сюда. Галина Викторовна очень просит вас считать это задачей номер один. Вы поняли, Василий Алексеевич?

Стрельцов едва преодолел желание ответить грубостью, вроде: «Нет, я слишком туп для этого». Но сдержался. И лишь сказал:

— Понял вас, Иван Иваныч. Понял даже и Галину Викторовну.

После этого они перебросились еще несколькими пустыми фразами и попрощались. Стрельцов тут же справился у Евгении Михайловны, как скоро будут расшифрованы стенограммы. Надо было выполнять задачу номер один. А на душе лежала какая-то противная-противная тяжесть.

Евгения Михайловна пообещала взять все заботы на себя и к концу дня готовый протокол представить на подпись непременно. Стрельцов ей благодарно улыбнулся. Он знал: Евгения Михайловна не подведет. Стало быть, хоть это — вон из головы. И стало быть, вторую половину дня уже будет можно заполнить полезной работой.

Надо тщательно изучить заявку отдела снабжения на цветные металлы. Жадничают, стремятся запастись наиболее дефицитными материалами про «черный день», забивают в сверхнормативные остатки собственные оборотные средства, а другие хозяйства тем самым ставят на голодный паек. А оправдание этому: своя рубашка ближе к телу. Когда же, когда, заботясь о собственной рубашке, мы перестанем снимать рубашки с других!

Он с увлечением занялся работой. Копался в отчетах за предыдущие годы, листал нормативные справочники, советовался по телефону с мастерами, начальниками цехов, прикидывал различные варианты возможных замен дорогостоящих материалов более дешевыми. Но полностью отрешить себя от посторонних мыслей так и не смог.

Римма… В их маленькой семье существовало твердое правило: завтрак, обед, ужин — всем вместе садиться за стол. Если что-то мешало этому, заранее договаривались: поголодать ли, пока не соберутся все-таки вместе, или подкрепиться каждому врозь. Только совершенно непредвиденный случай мог сломать накрепко установившийся обычай. Сегодня Римма убежала из дому натощак, до завтрака, не сказав никому ни слова и даже не оставив записки. Такого у них в семье еще никогда не бывало. Это подчеркнутый вызов со стороны Риммы. Она не доверяет своим родителям, тогда как отношение родителей к дочери ни чуточки не изменилось.

А так ли? Разве ты сам и теперь доверяешь Римме, совсем беспредельно, как прежде? Разве не точат тебя и сейчас вот сомнения в правильности сделанного ею выбора? Ведь это только тебя передергивает от одного лишь упоминания имени Мухалатова, а для всех других он — человек как человек, для Галины же Викторовны — даже эталон человека. То же самое и для Риммы. Чего же тебе хочется? Отнять у дочери самое дорогое? Но ведь это любовь, ты пойми, любовь! А любовь способна творить чудеса — истина древняя, как мир. Римма никогда не поступится нравственными критериями, и, значит, или она поднимет этого Мухалатова до своего уровня, или… Что — или? Это же «или» ужасно! Боишься? Так помоги же ей, помоги! Дети не очень-то верят в мудрость и житейский опыт отцов. Пренебреги этим. Пренебреги собственным счастьем видеть доверчиво и влюбленно устремленный на тебя взгляд дочери. Передай ей свой опыт так, чтобы она не заметила. Позже она все поймет. И скажет спасибо. А сейчас — не разбей любовь. Римма и простит и забудет все, только не это. Не разбей!.. Но тогда — что же? — поступись уж своими нравственными критериями…

На листе бумаги кривым столбцом стояли какие-то совершенно нелепые цифры. Откуда они взялись? Стрельцов в недоумении вертел в руках счетную линейку. Дошел! Вместо того чтобы множить, он добрых полчаса занимался делением. Под сомнением и вся проделанная работа. Теперь понятно, как иногда ошибаются и умелые бухгалтеры. У них ведь тоже есть дочери, сыновья, семейные и прочие заботы.