Семён Шуртаков - Несмолкаемая песня [Рассказы и повести]

— Это после девятого класса я в военном госпитале два месяца работала… Знаешь, я, пожалуй, пойду, чайник поставлю, чай с вареньем пить будем…

Я мельком пробежал одно письмо, второе и понял, и почему Валя колебалась показывать или не показывать их, и почему вдруг заторопилась на кухню. Это были добрые, сплошь благодарственные письма. И столько любви и нежности к «милой сестричке» было заключено в каждом из них, что, когда Валя вернулась с кухни, я даже другими глазами взглянул на нее, словно из писем узнал о ней больше, чем так.

А что творилось с Валей в то время! Она смущалась, краснела, даже не то что краснела, а горела вся, на лбу у нее то и дело выступала испарина, и она ее вытирала прямо рукой, забыв про платок, который торчал из кармана кофточки. Я видел, я понимал, чего стоило скромной, застенчивой Вале показывать мне все это. Я притянул ее к себе и поцеловал в ямку на щеке. Валя прикрыла глаза и потерянно улыбалась, ямки у нее на щеках то таяли, то снова появлялись, и так мила, так младенчески беспомощна она была в своем смущении, что я глядел и не мог наглядеться на нее. Словно бы тормоза, на которых я до сих пор держал себя, разом отказали.

В тот вечер я любил Валю.

А на другой день мы с Костей уезжали на Кавказ…

Завозился, захныкал во сне Василек. Валя тут же проснулась, прошлепала босыми ногами по комнате, сказала что-то тихое и ласковое, и парень затих. Опять стало слышно только, как размеренно постукивает будильник на столе.

А может, Валя вовсе и не спала? Может, она тоже вспоминала сейчас то далекое-близкое время? Может, именно в эту минуту ей тоже вспомнился тот июньский вечер?..

Кто не читал «Машину времени»! Человеческая память — вот она, машина времени. Стоило нам сейчас захотеть вернуться на четыре года назад — и мы вернулись. Вернулись и опять прошлись по Тверскому бульвару, посидели в Валиной комнате, увидели самих себя — тех, тогдашних — и даже услышали свои голоса («А что рассказывать?.. Училась в школе…»). Другой вопрос, чего больше дает нам наша память — радости или печали, благо она или тяжкий крест… Наверное, веселей и беззаботней нам жилось бы, не имей мы памяти. Но какой бы пустой, неинтересной и бессмысленной была эта жизнь! Нарушилась бы не только связь времен, но и рассыпались бы ничем не связанные между собой прошлое и настоящее нашей жизни…

Да, четыре года! Много это или мало?.. Наверное, все-таки много.

Ты слышишь меня, Валя; это я тебя спрашиваю: четыре года — много или мало?..

Уснул я уже под утро, а когда встал, хозяев дома не было, ушли на работу. Так что мне и завтракать пришлось одному. В записке, которую оставила Валя, было подробно указано, где и что мне найти.

И вот я завтракаю, перечитываю записку — я ее положил на стол перед глазами, — и почерк Валин кажется мне каким-то незнакомым. Не сразу вспоминаю, что ему и неоткуда быть знакомым, ни я Вале не написал ни одного письма, ни она мне…

А потом я опять весь день до вечера слоняясь но городу, приглядываюсь к его планировке.

Мне хочется нащупать главную мысль зодчего, хочется увидеть своеобразие его почерка, но и то и другое проступает очень смутно, очень неопределенно. Я вижу частности — дома, улицы, площади, — и некоторые частности эти решены довольно интересно. Но я не вижу целого. Не вижу города как единого художественного организма. И не в том дело, что город еще продолжает строиться и не имеет законченности. Человек растет и меняется всю жизнь, но и в три года он уже человек.

Мы любим говорить, что русские города застраивались беспланово, хаотично. Что ж, в этом есть немалая доля истины. Но странное дело: и Владимир, и Суздаль, и Ярославль, и Нижний Новгород, и любой другой город имел свое неповторимое лицо! Да и какие разные, какие непохожие были лица у городов! Неужто одной хаотичностью это достигалось?

Мы возводим города по планам: у каждого города есть свой генеральный план. Но, боже мой, как они похожи друг на друга — многие новые города, как однообразны бесчисленные Черемушки на окраинах старых! В чем тут дело? Неужто только в том, что новые города еще молоды и не успели «заиметь» свое лицо?

Об этом же мы говорим вечером с Владимиром. Ему тоже не очень-то нравится, как застраивается город. Жить в нем, наверное, будет удобно, если иметь в виду житейские удобства; к тому же лес рядом, река. Что же до красоты, то о ней даже и говорить как-то не принято. За квартал или полугодие им надо «сдать» столько-то квадратных метров — и вся недолга. Какая уж там красота! Да и вообще что это за штука, если ее на квадратные метры нельзя измерить?!

— Ну, вы — строители, какой с вас спрос? Спрашивать надо с архитекторов.

— Это верно, с архитекторов. Но и опять же не в них одних дело.

Я соглашаюсь: архитекторов-планировщиков связывают по рукам различные ведомства и всевозможные инстанции. Это так. Однако же и сами-то они мыслят уж очень стандартно, очень традиционно. Где смелость, где полет фантазии? Вон Нимейер как спланировал новую столицу Бразилии — город как бы весь устремлен в будущее. Конечно, столица есть столица, но не мешает нам думать об этом, даже когда застраиваем самый рядовой город. А то только говорим, что строим города будущего, а где оно, это устремление в будущее?

— Ну, это еще как и что понимать под устремлением!

Владимир на крупные глотки допивает чай и начинает закуривать. Я уже заметил: если о чем заговорил — любит изложить свою точку зрения обстоятельно. Бывает даже, что как бы сам себе задаст вопрос, сделает паузу, а уж потом начинает отвечать.

— Не знаю, как ты, а кое-кто считает, что устремиться в будущее — значит обязательно оторваться от настоящего. А ведь это, наверное, совсем не обязательно. Завтрашнее растет из нынешнего, как и нынешнее — из вчерашнего…

Владимир опять делает паузу, я не перебиваю его. Мне еще не совсем понятно, куда он клонит.

— Наши не шибко-то грамотные предки были поскромней. Закладывая города, они не возглашали, что строят города будущего… Мы — земляки, я тоже нижегородец по рождению, и, помню, где-то вычитал, как в старинной летописи сказано про основание Нижнего Новгорода: «И поставлен в устье реки Оки град-камень крепок зело и не одолеют его силы вражеские». И все. Никаких векселей на будущее, кроме того, что врагам не одолеть города. Однако же, если дошедшая до нас через века и века красота Нижнего или того же града Петра радует наш глаз и наполняет волнением и гордостью наше сердце, — значит, города эти были, кроме всего прочего, устремлены и в будущее.

Немного книжно, но в общем-то интересно…

— А вот творения кубизма и конструктивизма двадцатых годов хоть и были сконструированы с явной претензией на будущее, давным-давно уже выглядят — ну разве что за редкими исключениями — не более, чем забавными нелепостями. Потому что это было то самое устремление в будущее, которое… ну, что сказать… которое прямо-таки своей целью ставило оторваться от настоящего. — Владимир усмехнулся и добавил: — А заодно и от родной национальной почвы.