Анатолий Степанов - Победитель

Крови честных христиан,--

вдруг рявкнул Шаляпин.

Миша оторвался от граммофона и взял стакан.

— Со светлым праздничком.

Пили не торопясь и со вкусом.

— Крови пролили много, да...- заговорил, выпив, самый старший —дядя Митяй. Самое было время потолковать разумно.

— Поднялись мы в атаку, -начал Миша, и все покорно согласились послушать. -Только-только рассвело. Поле снарядами перерыто, камни, земля дыбом- идем, спотыкаемся. И вдруг неожиданно как-то рвануло рядом. Лечь не успел, стою дурак дураком. Пыль осела. Гляжу — левая рука моя на тряпочке висит. Бросил я винтовку, оторвал правой левую, смотрю, куда положить. Тут и сознание потерял. Санитары говорили, что никак они вырвать у меня мою руку не могли, так в полевой госпиталь и привезли. С двумя руками. Потом мне очень интересно было: Похоронили мою руку или так, на помойку выбросили.

— Людей похоронных сколько по лесам-полям лежат, а ты рука! — заметил дядя Митяй, разливая по стаканам.

— Когда все кончится, когда все успокоятся! — запричитал хроменький Вася. Мужичок был с изъяном, небоявшийся мобилизации.

— А почему я пью? — загромыхал вдруг Миша. — А пью я потому, что господа пришли. Скоро баре приедут. И делать нам больше нечего, Богом обиженные, как сидеть и ждать. Пейте, гуляйте к чертовой матери!

— Команды сейчас пойдут, — знающе сказал Митяй. — Команда за хлебом, команда за овсом, команда за лошадьми. Держись за портки, мужички.

— А я все пропью! — обрадовался Миша найденному выходу.

— Все реквизировать! — закричал неожиданно Аким, самый здоровый и самый пьяный, подумал и добавил потише: — И всех ликвидировать!

— Дайте музыку послушать, — попросил молодой и серьезный Егор.

Граммофонная иголка уже скребла пустое место. Миша встал, прижал грудью граммофон к стене, завел его и перевернул пластинку. Пелось про блоху.

— Песня странная какая, - удивился Вася. — Ну что такое есть блоха? Почему же про блоху"/

— Иносказательно. Понимать надо, — объяснил Егор.

— У кого чего болит... — добавил дядя Митяй.

— Не болит, а чешется, — уточнил Миша.

В дверь громко постучали. Миша подмигнул всем, налил в свободный стакан самогону, вышел к дверям и приказал:

—Вася, открой.

Вася открыл. На пороге стояли пожилой господин в городском платье и солдат с винтовкой.

— А вот и граммофон, — радостно сказал господин, не здороваясь.

— Граммофон, — подтвердил Миша. — Садись, Марк Иванович, послушай. Шаляпин поет.

— Каторжник, бездельник, вор! — взвизгнул ненавистно Марк Иванович.- Музыку слушаете! Немедленно, сию минуту неси граммофон в господский дом.

—Не донесу я в одной руке, — сказал Миша.

Солдат-мальчишечка взял наперевес большую для избы с примкнутым штыком винтовку и поторопил неровным басом:

— Давай, Давай пошевеливайся!

— Аким, помоги, Бога ради! — попросил Миша.

Они шли по широкой деревенской улице: впереди твердо шагал Миша, за ним — Аким с граммофоном, далее солдат и Марк Иванович,־а замыкали процессию чуть отставшие мишины гости. Все шли молча, не торопясь. Но не выдержал солдат: довольно сильно он ткнул штыком в широкую акимовскую спину и закричал повелительно — ужасно любил командовать:

— Быстрее, быстрее!

Аким обернулся в удивлении, поставил граммофон на землю и спросил:

— Зачем ты это сделал?

— Иди! Иди! — завопил солдатик и пырнул Акима в грудь.

Аким взял винтовку за ствол и отвел штык в сторону. Солдат от страха выстрелил и отскочил назад.

— Не подходи, не подходи!

— Да я тебя! — заорал Аким, и солдат выстрелил в него. Аким осел. Подбежал Егор, ударил солдата под колени, вырвал винтовку и в ярости выстрелил в упор. Солдат запрокинулся и упал. Он дернулся раз, другой и затих. Все глядели на него, только Аким рассматривал свою потрогавшую прострелянный бок окровавленную руку.

Марк Иванович оторвал взгляд от солдатика, перевел глаза на каждого по очереди- как сфотографировал -и, повернувшись к ним спиной, сначала зашагал быстро, потом побежал суетливо и неумело, спиной ожидая выстрела.

— Тикать надо, — сказал дядя Митяй.

— А я? — поинтересовался сидящий на камне Аким.

Егор и Вася подхватили ею под руки и натужно поволокли. Дядя Митяй пошел за ними .Миша почесал затылок и сказал невесело:

— Наделали дедов.

Посреди деревенской улицы лежал только что застреленный солдат, и кровь его подтекала под граммофон, который стоял рядом.

* * *

Уже темнело, когда дядя Митяй осторожно стучал плохо согнутым пальцем в окошко небогатой избы. Стучал негромко, но въедливо. Белым пятном возникло в стекле невнятное старушечье личико.

— Тетка Дарья, Ефимовну позови, — потребовал Митяй. Старуха за стеклом весело покивала головой — соглашалась позвать.

Учительница Анна Ефимовна ступила на крыльцо, как в класс: строгая, подобранная, чисто одетая.

— Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич.

— Слыхала, Ефимовна, что случилось у нас? — не здороваясь, спросил дядя Митяй.

— Человека убили.

— Двух. Аким помирает. Отец Павел у него.

— Ко мне зачем пожаловали? Я не врач, не священник тем более.

— С комиссаром твоим поговорить нам надо.

— С каким еще комиссаром?

— Который у тебя в баньке сидит. Очень просим тебя, Ефимовна.

— Какой комиссар? Да вы что, с ума посходили?

— Побойся Бога, Ефимовна, — укорил Митяй и подсказал — напомнил, — комиссар. В левую ногу раненный. Пятый день у тебя в баньке прячется.

Анна Ефимовна всплеснула руками:

— Ну что за люди! Что за люди!

— Сведи, Ефимовна. Очень надо.

Яков Спиридонов лежал на верхней полке в одежде, потому что в баньке было холодно. И темно. И муторно от безделья. Яков лежал на спине, смотрел в потолок и развлекал себя песней:

Брали русские бригады

Галицийские поля.

И досталось мне в награду

Два кленовых костыля.

В дверь поскреблись. Слабо хромая, Яков добрался до двери, снял тяжелый деревянный брусок, строго сказал:

—Входи.

Вернулся в парную, на нижний полок сел хозяином. Анна тяжело дышала и молчала. Наконец, с трудом оторвав руки от груди, безнадежно доложила:

—Яков, к вам крестьяне.

Ом повел веселым глазом.

— Проси.

— Откуда узнали, откуда узнали? Представить себе не могу!

— Так ведь деревня, Аня. Зови этих обормотов.

Вошли трое: дядя Митяй, Миша и Егор.

— Четвертый где? — поинтересовался Спиридонов.

— Вася при Акиме, — тихо объяснил трезвый Миша.

— Понятно...

— Знаешь все? — с комиссаром дядя Митяй был уважителен.

— Анна рассказала.

— Советуй, что делать нам. — Разговор вел Митяй. Егор и Миша помалкивали.

— Анна посмотри, что там на дворе, — жестко сказал Яков, подождал пока она выйдет. — Что делать вам? Сказал бы — слезы лить, так обидитесь, подумаете — насмехаюсь.