Александр Рекемчук - Избранные произведения в двух томах. Том 1

— Это Мамыли? — спросила Леночка Рогова, от озноба едва разжав губы.

— Да, это Мамыли, — подтвердил Федор Петрович Журко и поправил очки.

Полыхала печь в просторной избе — в новой избе, сложенной из обхватных бревен, где разместилась мамыльская амбулатория. Дорогих гостей привечала Анна Кондратьевна — участковый фельдшер, женщина пожилая, солидная, вдовая.

— В такую-то мокреть!.. — Она сокрушенно качала головой. — В такую-то слякоть!.. Отдохнете, может, с дороги? Или баньку?

— Баньку? — переспросил Федор Петрович Журко с робостью и предвкушением. — М-м…

— Нет, — категорически отвергла Леночка, — потом. Больные есть?

И тотчас отворилась дверь. В сенях толпились. В сенях было полно народу. Гнулись под тяжестью скрипучие половицы. Сдержанный гомон наполнял сени.

Леночка в растерянности оглянулась на Федора Петровича.

— Прошу вас, товарищи, в порядке очереди, — сказал тогда Федор Петрович Журко. — Прошу соблюдать порядок. Посторонних — у кого не болят зубы — прошу освободить помещение.

Он-то знал, Федор Петрович, что такое Мамыли. Ему-то известно — старожил.

А село Мамыли — это удивительное село.

Здесь никто и никогда не упустит случая поглядеть на приезжих людей. Страсть, до чего в Мамылях интересуются приезжими людьми. К тому же обитатели Мамылей — самые компанейские люди на белом свете. Здесь и в гости иначе не ходят, как всем селом. Сено косить — всем селом. Лес рубить — всем селом. Газету читать — всем селом. Зубы рвать — всем селом. Непременно.

Даже те, у кого на сей раз и впрямь болели зубы (их сразу отличишь по постным лицам), — и те, будто на праздник, понадевали плюшевые жакетки, полушалки с кистями, новые телогрейки, новые шапки понадевали.

Набились в сени, собрались под окнами, расселись на близлежащих бревнах. Все пришли. Только члены правления колхоза отсутствовали — у них как раз было заседание.

И еще не пришла Бурмантиха, Ангелина Прокопьевна — зловредная старуха, знахарка, незарегистрированная ведьма, мастерица зубы заговаривать: «Боль-боль, Марья Иродовна, уходи сегодня, приходи вчера…»

Она со злости не пришла. Со злости же купила в сельповском магазине поллитровку и села сама выпивать.

Тем временем Леночка Рогова уже раскрыла чемоданчик с инструментами, расположила на столике разные дезинфицирующие средства и, придвинув табуретку поближе к окну, пригласила:

— Пожалуйста.

— Спасибо вам. Вот спасибо… — благодарно закивали у дверей и в сенях.

— Ну, кто первый?

Пациенты посовещались между собой и вытолкнули на середину комнаты тетку Дарью.

Тетка Дарья — председателю колхоза дальняя родня — маялась еще с зимы: раскрошила она зуб, перекусывая дратву, — валенок подшивала. Зуб, стало быть, искрошился, а корень остался в гнезде и давал о себе знать. Уж она его и перцем прижигала, и чесноком терла, и к старухе Бурмантихе ходила — все нипочем. Ноет, окаянный, днем и ночью.

Так что тетка Дарья и не стала упираться, когда ее в сенях обнаружили и втолкнули в комнату. Лаяться ни с кем не стала, села на табуретку.

Однако, завидев в руке Леночки Роговой сверкающее никелем ротовое зеркало, тетка Дарья ахнула, надломила пальцы, заголосила, будто по себе самой — покойнице.

— Перестаньте, — приказала Леночка. — Ничего страшного.

Тетка Дарья голосить продолжала. До тех пор пока Леночка не сунула ей в рот стержень с зеркальцем на конце: тут уж тетке Дарье голосить стало невозможно, и она только вращала выкаченными глазами, побелевшими от страха.

— Во рту человека обитает множество микробов, — рассказывала между тем Леночка Рогова всем присутствующим, разглядывая в зеркальце горемычные Дарьины зубы. — Они находят там все необходимые условия для существования… Пожалуйста, не вертитесь. Если не чистить зубов, не полоскать рта, количество мельчайших организмов во много раз увеличивается. В плохих, разрушенных зубах живут миллионы микробов…

Все присутствующие согласно кивали Леночкиным словам, друг на друга поглядывали: вот, дескать, чего только не придумают ученые люди.

Но когда Леночка извлекла из своего чемоданчика «клювики» — не очень симпатичные на вид щипцы, тетка Дарья взвыла неистово, а некоторые наиболее близкие ей подружки и соседки тоже взялись подвывать от жалости.

— Тише! — рассердилась Леночка. — Вы мешаете мне работать.

— Ох, больно… — заранее стонала тетка Дарья.

— Больно не будет. Я удалю корень без боли, — заверила Леночка.

И вынула из чемоданчика шприц «Рекорд», флакон с раствором новокаина.

От первого укола в десну тетка Дарья едва не свалилась с табуретки. После второго укола на нее будто столбняк нашел. А третьего укола тетка Дарья даже не почувствовала — заморозило…

Через минуту все было кончено. Корень тетки Дарьи благополучно выскочил из гнезда, а сама тетка Дарья — сияющая, изумленная — выскочила из амбулатории и стремглав кинулась в правление колхоза: рассказать председателю (он ей родня) про то, как ей зуб рвали. Без боли.

— Следующий, — сказала Леночка Рогова.

А под окном сельской амбулатории к тому времени собрались табунком — с гармошками и без гармошек — неженатые мамыльские сердцееды. И среди них — самый удачливый и самый неженатый сердцеед на селе Гришка Лызлов.

Парни влезали на завалинку и, расплющив о стекло носы, заглядывали внутрь. Во все глаза — глаз эдак в двадцать — смотрели они, как Леночка колдует над своими инструментами. На инструменты смотреть им, конечно, было не очень занятно. То ли дело — на Леночку…

— Вот это девка! — сказал один.

— Красивая, — согласился другой.

— Ничего, сойдет… — заметил третий.

Но этого третьего тотчас ухватил за воротник Гришка Лызлов и, оторвав от завалинки, кинул куда-то в соседний огород, причинив хозяевам ущерб в три вилка капусты.

Леночке Роговой, однако, уже надоели заоконные зрители: свет они застят, отвлекают внимание.

Она повернулась к окнам и, нахмурив широкие темные брови, в упор посмотрела: на одного, на другого, на третьего, на четвертого и так далее. И один за другим отклеивались от стекол расплющенные носы, одна за другой оседали наземь, исчезали представительные фигуры.

— Коронка зуба покрыта эмалью, — продолжала рассказывать Леночка. — Это самая твердая и самая прочная ткань человеческого организма. Сталь выбивает из нее искры…

Но не тут-то было.

В сенях затопали. В сенях забубнили голоса — будто заговор. Дурашливо хохотнул чей-то тенорок. И медленно отворилась дверь.

— Привет, — сказал один.

— Добрый вечер, — сказал другой.

— Доброе утро, — сказал третий.

— Здравствуйте, — ответила Леночка.