Юрий Смолич - Мы вместе были в бою

— Я слушаю вас внимательно, Никифор Петрович.

У Стахурского шумело в голове от стремительного и многословного доклада Никифора Петровича о текущем ремонте. Штукатурка, стекло, толь, гипс — он забыл обо всем этом за годы войны, он имел дело с аммоналом, толом, и понятие «рабочая сила» заменилось понятием силы удара и контрудара. Возвращение к мирному строительству было слишком внезапным — Стахурский привык к пулям, а Никифор Петрович говорил ему о гвоздях и, словно гвозди в доску, забивал в сознание Стахурского когда-то близкие, а теперь совсем забытые хлопотливые мелочи строительства.

— Я, товарищ Стахурский, о чем говорю? По соседним дворам старичков и пенсионеров полно живет, и что ни старичок, то какой-нибудь старый мастеровой — слесари, каменщики, все, какие хотите, специальности есть. Только к старому пенсионеру, понятно, нужен специальный подход — ему слово надо умеючи промолвить, «добрый вечер» сказать. А кто за это возьмется, если заместителя директора по хозяйственной части уже четвертый раз меняют, а сейчас его и совсем нет — заместитель по учебной части сам его заменяет?

— А кто теперь директор? — спросил Стахурский.

— И директора тоже нет. Заместитель по учебной части замещает…

— Никифор Петрович, где вы там? — послышалось из вестибюля.

— Как раз и наш заместитель, — сказал Никифор Петрович Стахурскому и крикнул, направляясь к двери: — Иду, иду!

Обернувшись, он сказал на ходу:

— Товарищ Власенко, Василий Митрофанович. Всех начальников замещает.

— Какой Власенко? Из теплового отдела? Я с ним на фронте встречался. Он аэродромы строил.

— Он самый.

Никифор Петрович вышел, и Стахурский последовал за ним.

В вестибюле стоял инженер Власенко. Стахурский сразу его узнал. В начале года он встречался с ним где-то за Будапештом.

— Никифор Петрович, — сказал Власенко, — сегодня подготовить все для вечернего приема.

— Слушаю, Василий Митрофанович. В шесть начнете?

— Да.

— Здорово, Власенко! — сказал Стахурский.

— Стахурский! Здорово! Демобилизовался?

Они пожали друг другу руки.

Никифор Петрович пошел вверх по лестнице.

Власенко окончил институт на год раньше Стахурского и сразу выделился как хороший инженер. Водопровод, канализация, теплоцентрали — все это он неутомимо строил во многих городах. Он бесспорно был талантливым производственником. Но Стахурский никогда не слышал о склонности Власенко к педагогической работе.

— Никогда не думал застать тебя здесь, — сказал Стахурский. — У тебя обнаружилось призвание к педагогической деятельности?

— Пришлось согласиться. Иначе не позволили оставаться при кафедре.

— При кафедре? — удивился Стахурский. — Ты же всегда был производственником? Никогда не слышал, чтоб ты собирался на научную работу.

Власенко хлопнул Стахурского по плечу:

— До войны, брат, я теплоцентрали строил. Оборудовал тепловое хозяйство заводов-гигантов. А теперь что? Руины разбирать? Разве это дело для строителя? Не тот, брат, масштаб. — Власенко взял Стахурского за плечи. — Это хорошо, что ты вернулся. Нам наши старые аспиранты дозарезу нужны, партийный комитет разыскивает каждого в армии. Предложение: деканом строительного факультета. Я исполняю обязанности директора, так что предложение вполне официально.

— Спасибо, — ответил Стахурский, — но ты ведь знаешь, что я никогда не имел склонности к педагогической деятельности.

— Это пустое! Ты же закончил аспирантуру и готовился к научной работе.

— Верно, но теперь я решил итти на производство. На производство, какое бы оно ни было: разбирать развалины, ремонтировать побитые снарядами кровли, класть междуэтажные перекрытия в закопченных коробках полусожженных домов, вернуть к жизни изувеченные войной здания и мечтать над проектами новых…

У Стахурского похолодело в груди от волнения: еще никогда ему не хотелось строить так как сейчас. Власенко за большим не хотел видеть малого. А это малое и было началом великого.

Стахурский сделал движение, чтобы высвободить плечо из рук Власенко, но тот крепко держал его.

— Пусти, Власенко! Говорю тебе: я решил итти на производство.

— Бессмыслица! Год — другой, пока начнется настоящий разворот строительства, надо побыть здесь, друг мой, готовить кадры, а потом, в новой пятилетке, мы себя покажем. Разве нас удержишь тут, когда производство развернется во всю ширь?

Стахурский наконец высвободился из рук Власенко и сказал:

— Ты лучше отыщи Карпинского, Баймака и других наших деканов, где они?

Власенко свистнул:

— Карпинский теперь заместитель наркома, он сейчас, брат, большой человек. А Баймак? Разве ты не слышал? Погиб под Оршей. И Павлов погиб. Он был партизаном. А Макаревский расстрелян в Бабьем яре.

— Что ты говоришь?!

— А студенты… — продолжал Власенко, — еще не обо всех получены сведения… Асю Дубову помнишь? Погибла в партизанском отряде, а Лиля Шевчук — под Будапештом, она служила на аэродроме.

Они умолкли. Сколько погибло товарищей!

Грусть овладела ими. И это чувство сразу сблизило их.

Стахурскому стало стыдно за неприязнь к Власенко, которая возникла после первых же его слов.

Он прикоснулся к кителю Власенко — под правым плечом на нем были две нашивки за ранения — красная и золоченая. Он тоже ведь нес тяготы войны, смерть замахивалась и на него.

Они помолчали немного, потом Стахурский сказал:

— Одна девушка, партизанка и фронтовичка, сказала мне, что в память погибших товарищей мы должны жить так, чтобы вся наша жизнь была подвигом.

Неожиданно для себя он приписал собственные слова Марии и даже не подумал, почему так сделал: то ли постеснялся пышности этих слов, или, наоборот, хотел уступить эти святые слова той, которую любил.

— Подвиг…

Власенко улыбнулся.

— Какие же теперь могут быть подвиги? Полететь на луну на ракетоплане, открыть Южный полюс, переплыть в одних трусиках Тихий океан?..

Стахурский сердито его прервал:

— Да! Полететь на луну, открыть полюс, переплыть океан. Если это будет подвиг, то да. Я о подвиге говорю серьезно, и ты напрасно иронизируешь.

Власенко схватил Стахурского за руку.

— Ну, не сердись, друг! Знаешь, когда тяжело, то и пошутить не грех. Эх, Стахурский! — Он снова схватил Стахурского за руку. — В развалинах лежит все, что с таким трудом построили. Теперь надо все строить сначала. Вот какой у нас послевоенный баланс.

— Разве ты бухгалтер? — сердито произнес Стахурский. — Я думал, ты, — инженер.

Стахурский выдернул руку и пошел к двери.

— Да брось, Стахурский, иди ко мне в деканы!

Но Стахурский грохнул дверью и вышел.

Сердито шагая, он перешел на другую сторону улицы.