Юрий Смолич - Мы вместе были в бою

Кто? Зачем? С какой целью?

Вошел начальник штаба батальона капитан Вервейко.

— Рация в полной исправности, — доложил он Стахурскому. — Дивизия ответила, армия — тоже. Ответ из штаба фронта будет через час.

— Прекрасно, — сказал Стахурский.

Вервейко добавил:

— Я думаю, пока придет ответ с фронта, нам нужно загнуть фланги.

Стахурский молчал. Впервые за годы войны слово «фронт» прозвучало для него необычайно странно. Фронта, как линии боевых действий, уже не было. Против батальона майора Стахурского стоял батальон мотопехоты майора Джонсона. Их разделяла ничья земля, вернее — ничья вода: холодная горная река из альпийских вершин, текущая на юг, к Дунаю. Было мирное время, слово «фронт» звучало анахронизмом. Вервейко словом «фронт» сокращенно именовал штаб фронта.

Вервейко добавил:

— По силе огня во время первой атаки можно заключить, что их там не меньше полка.

Они на минуту умолкли, прислушиваясь, что происходит снаружи. На правом фланге ружейный огонь почти прекратился, на левом продолжали строчить пулеметы. Значит, противник нажимал на наш левый фланг, стремясь выйти к берегу — туда вел горный проход, кончавшийся у самой воды. Намерения противника не были известны, но он шел с боем и хотел прорваться, значит надо принять бой и не пропустить врага. Таков закон войны. Впрочем, войны уже не было…

— Как же с флангами? — спросил Вервейко.

— Очевидно, так и сделаем, — сказал Стахурский. — Но прежде всего надо раздобыть «языка». Мы должны знать, кто противник, куда и зачем идет и какова его численность. Все это надо сообщить фронту. — Он закончил коротким приказом: — На левый фланг Иванову-первому дать минометы. Противника к реке ни в коем случае не допускать. На правый фланг Иванову-второму послать автоматчиков. Фланги загнуть и выйти на вторую возвышенность.

Иванов-первый и Иванов-второй были командирами рот, которые держали сейчас фланги. Они были однофамильцами, и для удобства их именовали — «первый» и «второй».

— Есть! — сказал Вервейко.

Сквозь окно хорошо был виден окружающий ландшафт. Горные отроги лесистого хребта полого спускались к самой реке. Лес обрывался почти ровной линией на склоне третьего холма. В лесу и засел невидимый и неведомый враг. На гребне первого взгорья, поросшего сочной весенней травою, находился центр нашей обороны. Второе взгорье, тоже безлесное, лежало выше — через него с третьего лесистого нагорья перебегал противник, когда атаковал батальон.

Несколько темных пятен, словно кучи навоза, виднелись на лугу в траве: то были трупы врагов после первой атаки. Если Иванов-второй зайдет с правого фланга и возьмет под фланговый огонь гребень второго, промежуточного взгорья — каждая атака врага захлебнется на этом взгорье.

Светало, но солнце еще не взошло. Небо на востоке, над цепью лесистых гор, голубело.

Вервейко направился к выходу.

— Главное — «языка»! — крикнул ему вдогонку Стахурский.

Вервейко остановился.

— Трудно! — сказал он. — Уже рассвело.

— Непременно добыть «языка»! Поручи Палийчуку.

— Слушаю.

Вервейко ушел.

Стахурский подошел к окну.

Рассвело недавно, но туман уже сполз клочьями по ущельям к долине реки и лег росой на травы — день обещал быть ясным, погожим, весенним. Флангов из окна не было видно: правый скрывался за холмом, в двухстах шагах, левый — за крутым, обрывистым взгорьем. Если противник прорвется по ущелью и выйдет к реке, батальон Стахурского будет взят в кольцо. Но в кольцо надо взять врага! Если там действительно целый полк, — сделать это силами одного батальона будет не просто. К тому же противник находится на гряде, господствующей над местностью, а батальон Стахурского внизу. Однако, если удастся загнать врага в ущелье, с полком управится и один взвод.

Стахурский высунулся из окна. Ни разу за всю войну у него не было такого комфортабельного КП. Он расположился в живописном и уютном охотничьем домике. Тут, вероятно, не так давно наслаждался жизнью какой-нибудь тирольский помещик. Но, собственно говоря, это не был КП, тут расположился штаб батальона, расквартированного до прихода пограничников, в качестве временной пограничной охраны на границе оккупированной территории. Вокруг домика, вдоль стен, выстроились ряды стройных штамбовых роз, на них уже появились бутоны. За дорожкой, утрамбованной крупной галькой со дна горной роки, раскинулись цветочные клумбы. Вскоре взойдет солнце и клумбы запестреют тысячами цветистых венчиков. Солнце еще не взошло, — и нашей обороне хорошо была видна опушка леса, откуда наступал противник. Взойдет солнце — и ничего нельзя будет разглядеть из-за его ослепляющих лучей.

Стахурский отошел от окна и сказал ординарцу сержанту Тагиеву:

— Не отходите от телефона, я сейчас вернусь.

Он прошел в соседнюю уютную комнату, где отдыхал ночью. На стенах среди охотничьих рогов висели картины на буколические и религиозные сюжеты. Всюду — на подушках, скатертях, полотенцах — виднелись надписи готическим шрифтом: «Немецкий бог всем нам судья», «После обеда — лучший отдых» и другие в том же роде.

Стахурский открыл дверь и вышел на балкон.

До реки отсюда было около двухсот метров — сначала небольшой сад, а дальше, за обрывом, синяя лента воды. На противоположном берегу, сквозь голубоватую дымку предутреннего тумана, смутно маячили готические контуры небольшого немецкого города. Строения тесно скучились вокруг кирхи в узкой котловине между горных отрогов. За три дня до конца войны саперы Стахурского взорвали мост через эту реку, чтобы отрезать врагу отступление. За два дня они опять возвели его — новенький, пахучий буковый мост. Это был подарок местным жителям на память о советских саперах.

Встреча с моторизованной пехотой майора Джонсона состоялась как раз на этом мосту. Солдаты крепко жали друг другу руки, похлопывали по спинам, офицеры обменивались звездочками с погонов, подносили даже цветы, собранные тут же на берегах.

Потом этим же батальонам Стахурского и Джонсона пришлось временно стать пограничными гарнизонами на берегах ничьей реки. Так началась для них мирная жизнь, мирная армейская служба. Ежедневно по утрам мотопехотинцы майора Джонсона, разучившиеся за время войны ходить пешком, — маршировали по набережной под аккомпанемент рожков. Затем солдаты собирались в круг и под губную гармошку пели, то нудные, как месса, то нестройные, как джаз, английские солдатские песни. Солдаты майора Стахурского после утреннего учения тоже пели — русские, украинские, грузинские народные песни, звучные и задушевные. Но особо популярными среди бойцов Стахурского стали сейчас старинные революционные песни. Их отлично запевал начальник штаба капитан Вервейко, славившийся на всю дивизию своим баритоном. Под звуки «Варшавянки» бойцы расходились на отдых после политмассовой работы.