Дмитрий Косырев - Продавец радости

А Аленку я ему не отдам. Не у Пронькиных.

Опупея — другого слова не подберешь — с будкой звукозаписи развивается интересно и шустро. И пора подумать, что ж с этого можно иметь.

Ну, во-первых, мои коллеги по звукозаписи — усатый со взявшимся неизвестно откуда приятелем — устроили ежеутреннюю блокаду дома отдыха. Быстро вычислили, где мой усталый друг отдыхает — вот ведь!.. Сначала я не поверил, а потом пришлось. Выхожу из лифта в вестибюль, прохладный и полутемный. На мне кепочка с огромным козырьком и темные очки — сразу не узнать. Тем более что не столько меня сторожат, сколько журналиста. И еще как сторожат — вдвоем, у второго лицо вообще бандитское. Я затаиваюсь в кресле за колонной. Интересно ведь.

А вот и журналист. Следует беседа: его пытаются взять за локоток и что-то втолковать. А головорез- напарник тем временем дружески беседует с прохлаждающимся у нас по утрам местным милиционером (хороший ход с их стороны!). Разговоры н уговоры тянутся довольно долго. Журналист выглядит довольно жалко. Он наконец освобождается и вырывается на улицу.

Тогда на сцену выступаю я. Тут бы не ошибиться.

— Писать будет, — говорю я сразу же после приветствий. — Пустяк, конечно, но…

— Что вы за люди! — вздыхает усатый. — Вам пустяк, а нас закрывать-открывать станут, а сезон будет идти… Что вам заметочка — десять рублей, да? Море рядом, фрукты. А вы не можете, чтобы не навредить! Сейчас то, се ему предлагал, посидеть, поговорить по-человечески. Он у тебя главный, да? Не хочет слушать, ты понимаешь? Ну что за люди? Фото сделал — а?

— Самому интересно, — делаю свой ход. — Но у каждого своя работа. У него своя, у меня своя. Ему виднее.

— Слушай, а ты сам кто? — пробуждается интерес у усатого. — Я думал, вы вместе?..

Даже скучно. Как по нотам.

— Я не журналист, — говорю. — Ну, ладно, пойду. Может, сегодня зайду на рынок…

Главное — не форсировать. Пусть он пока поймет лишь, что я и журналист необязательно во всем согласны.

Делаю шаг из прохладной темноты вестибюля в раскаленный, дрожащий золотой воздух. Оставляю усатого с его уголовным другом дозревать.

Дорога к морю. Босиком, ветерок треплет рубашку. Голоса, смех. Серый песок, шоколад тел всех оттенков. Аленки что-то не видно.

Проходя по пляжу, натыкаюсь на журналиста. Втыкаю гвоздь в рану:

— А этот тип действительно и сюда добрался? Он случайно номер вашей комнаты еще не узнал?

Ему эта мысль не очень нравится. Но не будем думать, что он испугался, — видимо, и не такое случалось. Надо давить на другие кнопки.

— Мафия, — говорит. — Звали на речку, посидеть, шашлычок покушать. Ну, это я уже встречал, и не раз. Знать бы, какие доходы у них под угрозой?

— Ну, на речку-то не надо, — замечаю я, и мы оба понимающе смеемся. — Мало ли… А что, может, поездим, покопаем, что и кто за всем этим стоит? Могу помочь…

Журналист переворачивается на другой бок, потом машет рукой. Все идет как надо.

— Этого добра у меня на работе — вагонами… Только и езжу и копаю.

— Да, отпуск у нас у всех один, — киваю я. — Один… Кстати, я сегодня в ту сторону, где рынок, собирался. Может быть, поговорю?

К этому моменту я уже знаю, чего хочу.

Еще несколько осторожных ходов — и право на посредничество получено. Как говорил не то Наполеон, не то кто-то еще, вино налито, осталось его выпить.

Иду дальше по пляжу. Натыкаюсь на Юрчика среди трех девчонок, одна из них — она, Аленка. Надоело ей, видно, сидеть на пляже с этими кикиморами, но бежать некуда и неудобно, о чем она мне и сказала вчера вечером за шампанским в баре. Юрчик зазывает. Трое загадочно смотрят черными стеклами очков, притом Аленка кивает. Нет, пусть Юр- чик делает свое дело сам. Я уже знаю: чем чаще он открывает рот, тем быстрее мяч катится в мою сторону. Воспоминание Аленки о шампанском плюс его рассуждения — вот и славно. Пусть наслаждается. Вот секретарши эти — тем одно удовольствие.

Я машу рукой на ходу и двигаюсь дальше по вязкому горячему песку. Еще не время.

Вечером снова шампанское и персики. Моя музыка сотрясает бар. Занятно: она мне мешает, напоминая о Москве, семье и работе. Если бы серенаду Глена Миллера. А так я чуть-чуть не в себе, посему продолжаю загадочно молчать.

Аленка развлекается. Я ее совершенно не сковываю.

Прогуливаемся вечером по аллее.

— Сдержанный, суровый тридцатилетний мужчина в прекрасной спортивной форме — м-м, вкусно! — кошачьим голосом говорит она, держа меня под руку и вытанцовывая на бетонных плитах. Повисает на руке и скачет на одной ноге. Абсолютное доверие, как у котенка, которого еще никто не пинал ногой. — И ведь вас тут никто не знает, никто-никто. Человек-загадка. А этот ваш Юрий… вот он знает… и упоминает ваше имя с почетом и уважением. А сам он кто?

— Специалист по валюте, — говорю я, стараясь не заржать.

— Ой, какой-нибудь там Внешторгбанк, знаю… Нет, непохож. Он так старательно изображает идиота, что, конечно, никто не поверит. Тоже загадочный человек.

Тут я просто фыркаю, как лошак, и тащу ее купаться.

Ноги вязнут в теплом песке. Далекая сигарета краснеет точкой в ночи. Шум прибоя — шум шагов…

Рынок. Кружатся злобные желтые осы вокруг пирамид сочащихся груш и слив. Черная, скрюченная торговка веничком из виноградных листьев смачивает соленые огурцы рассолом — чтобы сияли. Набиваю сумку. А теперь — к делу. Вдруг из-за будки звукозаписи показывается старик поразительного вида. Маленький, хромой, с огромной фигурной клюкой, в шапке густых седых волос — и с неожиданно молодыми пронзительными черными глазами. Я сразу понял, что старик — это серьезно.

— Провинились мои ребятки, — скрипучим голосом сказал он. — А вот как из положения теперь выйти? Просто неудобно мне, ведь я все-таки заслуги кое-какие имею…

Он стал мне совать в нос удостоверение ветерана войны, на редкость новенькое и подозрительное.

Я отнесся к нему уважительно и даже не стал спрашивать, кто он этим ребяткам — официальный начальник или просто сосед, якобы никакого отношения к звукозаписи не имеющий. Ну и глаза у «ветерана»: хочется поежиться и отвернуться.

— Выход есть, — сказал я. — Можно уговорить его не писать. Если даст слово — то это будет слово, вы уж поверьте: слово стоит денег во многих профессиях. Да и пленку отдаст…

Они поверили.

— …Ну, а вы снимите все эти бумажки со стекол. Ваша реклама — вот, — я ткнул пальцем в динамики под козырьком. — Кстати, что-то у вас в левом канале расконтачилось, и с верхними двумя-тремя тысячами не все в порядке.

— Да, да, точно, — закивал усатый. — Завтра погрузим и повезем мастеру. Слушай, а ты разбираешься в этом деле, да?

— Я, между прочим, инженер-акустик. Занимаюсь в том числе и звукозаписью. В свободное от работы время.