Лев Колесников - Тайна Темир-Тепе (Повесть из жизни авиаторов)

Валико махнул рукой.

— Баламут.

Зуброву все это надоело. Подняв руку, он сказал хоть и не по-уставному, но твердо:

— Идиоты! Черт с вами, больше никого не упрашиваю, поступайте, как хотите, а я иду в школу. Валико, объясни, как пройти туда, а то у блатного Саньки ни черта не поймешь.

Валико лениво поднял девичьи ресницы, с любопытством взглянул на Зуброва, и хотя желание того расходилось с его собственным, он взял у Зуброва записную книжку и с умением военного человека, несколькими линиями воспроизвел путь от вокзала до школы. Всеволод взглянул, кивком головы поблагодарил Валико и, подняв рюкзак, ни на кого больше не глядя, пошел по перрону к выходу.

Будущие курсанты только головами покачали:

— Ну и характер!

— Сделают из такого старшину — житья не даст!

Со вздохами начали подбирать свои вещи и заспешили вслед за Зубровым.

Не пошел только один — высокий, крепкий парень. В спорах он не участвовал, не когда Зубров сказал: «Идиоты! Черт с вами…» — парень рассердился, с шумом бросил чемодан на перрон, сел на него и закурил.

— Вот это по-нашему! — воскликнул Санька. — Молодец! Да мы сейчас, знаешь…

— Не по-вашему, а по-нашему, — оборвал его парень. — Просто я не люблю быть бараном.

— Да ты не сердись, дорогой… Давай, правда, зайдем в чайхану, а? Она здесь такая уютная, что закачаешься!

— Отвяжись. На вот тебе десятку — и дуй. А я посижу тут, не сходя с места, часа три, а там видно будет.

Санька сделал обиженное лицо, но деньги взял и, пятясь к Валико, заговорил угрожающе:

— Ты вообще-то не очень! Я тоже такой…

Валико, следивший за разговором, молча взял из Санькиной руки десятку и, протянув ее законному владельцу, сказал, как и все, что он говорил, сонным голосом:

— Возьмите. Вы нас не поняли.

Парень поднялся. Лицо его из злого сделалось добродушным, и он сказал примиряюще:

— Ладно, ребята. Не будем ссориться. Все молодые, горячие… Поживем вместе, сдружимся.

— В армии без этого нельзя, — согласился Валико.

— А сейчас будем знакомы: Валентин Высоков.

— Валико Берелидзе…

— Санька Шумов…

— Знаете что? — предложил Валентин. — Раз уж все так получилось, выпьем в честь знакомства по паре пива, а потом уж и к месту.

На выходе в город они столкнулись с тремя попутчиками Валентина — Сергеем Козловым, Василием Городошниковым и Борисом Капустиным.

— Тебя ищем, — сказал Городошников Высокову. — Глядим, тебя нет, мы и пошли…

— Я на студента разозлился, а теперь вот решил с ребятами пиво пить.

Пошли вшестером, но еще не знали куда. Борис Капустин предложил в ресторан.

— Долгая история, — неуверенно возразил Валентин.

В душе каждого шла борьба между соблазном и чувством ответственности. Соблазн победил. Успокаивая друг друга, выдумывая себе оправдания, ребята решили зайти в ресторан…

Ресторан был летний, столики под тенью пышных крон деревьев, а вокруг ажурная изгородь с развешанными на ней художественными панно. Уютно, ничего не скажешь.

Заказ по своему выбору и на свой счет сделал Борис.

— Зачем ты… — начал было Валентин.

Но Борис не дал ему договорить:

— А ты что, боишься в долгу остаться? Когда-нибудь будет наоборот, и я не откажусь, а сейчас… Мне папаша две тысячи отвалил. Чего же их зря таскать?

В ожидании, пока подадут на стол, молодые люди завязали оживленный разговор. В разговоре они лучше узнавали друг друга.

Валентин Высоков, спортивного вида девятнадцатилетний юноша, только что окончил десятилетку. На нем была легкая шелковая тенниска с короткими рукавами, и все могли видеть мощные мускулы его рук. Валико тоже был спортсменом и потому без труда определил — по удлиненной форме бицепсов, по выпуклой груди и подобранному животу, — что Валентин гимнаст.

Заговорили о спорте. Оказывается, каждый из присутствующих был немножко спортсменом. Сергей Козлов упражнялся в фехтовании; Борис Капустин любил плавание, Василий Городошников — охоту. Санька сказал было, что уважает только «малую шведскую» — два раза по сто, — но потом все же сознался, что любит коньки и велосипед.

— Это в твоем характере, — заметил Сергей. — Все куда-то торопишься.

На небольшой эстраде ресторана появились музыканты. Валентин, взглянув на них, вздохнул:

— Вот бы нашему Сережке скрипку! Он ведь, ребята, замечательный музыкант. Мы с ним из одной школы, я его талант знаю…

Но Сергей комплимента не слыхал. Его внимание привлекла небольшая компания, рассаживавшаяся в этот момент за соседним столиком. На мужчин — высокого брюнета с мефистофельским профилем и добродушного лысоватого толстяка — Сергей взглянул лишь мельком. Внимание привлекла их спутница.

Ей было лет девятнадцать-двадцать. Каштановые волосы уложены красивыми волнами, волос к волосу, и вся прическа казалась поэтому вылепленной из пластмассы. Черты лица правильные, губы слегка подкрашены, большие серые глаза отливали холодным блеском стали, в легком прищуре глаз угадывалось презрение к окружающим. Светлый легкий костюм ловко сидел на ее стройной фигуре.

Когда женщина заметила, что на нее смотрят, губы ее чуть тронула улыбка, она повернулась к своим и стала о чем-то с ними говорить, не оглядываясь больше на столик, где сидел Сережа. А он искоса продолжал наблюдать за ней.

На столе появились вино, пиво, закуски, фрукты. Борис раскошелился. Из присутствующих он лучше всех чувствовал себя в ресторанной обстановке. И в этом, как ни странно, был повинен его отец, заведующий большим магазином. Ради «полезных» знакомств он частенько устраивал обеды и ужины за бутылкой— то в ресторанах, то дома. С шестнадцати лет Борис стал присутствовать на вечеринках и пирушках, а потом стал принимать участие и в ресторанных ужинах. Вообще его баловали много. Он носил дорогие костюмы, ему рано разрешили курить, давали «карманные» деньги…

Пока разливали вино, Борис подошел к эстраде, поговорил с музыкантами, сунул одному из них тридцатку и довольный вернулся к столу. Едва подняли бокалы, как музыка грянула авиационный марш. Выпили за победу над фашизмом, заговорили, зашумели.

Для всех ребят, кроме Бориса, ресторанная обстановка была непривычна. До войны учились. Откуда у них деньги на такие дела? Отец Саньки, правда, любил выпить с сыном, но это случалось либо дома, либо в захудалой чайной у пристани, где Санькин отец работал грузчиком.

Вино, вкусные закуски и музыка подняли настроение. Вчерашним школьникам было приятно почувствовать свою самостоятельность. В разговоре перескакивали с предмета на предмет, но больше всего говорили, конечно, о только что начавшейся войне и о своем будущем участии в ней в качестве летчиков. Беспокоились: успеют ли кончить школу до разгрома фашистской Германии. (Все почему-то были уверены, что долго война не протянется, несмотря на первые неудачи.)