Анатолий Жуков - Необходимо для счастья

— Ну что ты, сиди!

— Я сейчас уйду, ты и так, наверное, озадачен: такой молчун — и вдруг ни с того ни с сего говорит и говорит. Сейчас я уйду. Понимаешь, иногда появляется потребность поговорить, а не с кем. Уйду, кофе сварю, за чертежи сяду. У меня что-то интересное получается, жаль только, отвлекаюсь беспричинно, отключаюсь и думаю о жене, которая уехала, о сыне, который не родился, о друге, который перестал ко мне заходить…

— Я зайду, — сказал хозяин. — Я постараюсь зайти.

— Не знаю, почему, но трудно сосредоточиться, отключаюсь как-то произвольно, независимо от того, устал я или нет, и в голову лезет разная чепуха, подозрения какие-то, и это досадно, оскорбительно, ведь она такая чистая, у меня нет никаких оснований усомниться в ее верности, а я все-таки сомневаюсь, чувствуя себя самым распоследним подонком. Может, мне следует перебраться со своими бумагами в общий отдел, а то на работе один и дома один. Впрочем, она скоро вернется. Она ведь уехала на два-три дня, в понедельник вернется, к сестре поехала. Сестра у нее на год младше, такая же красивая и милая, жаль, замужняя, ты мог бы посвататься. А? Тогда мы дружили бы семьями, работали, ходили бы в гости по выходным. Хорошо, а?

— Хо-орошо. — Хозяин с трудом подавил нервный зевок.

— Кофе пили бы. Кстати, у меня есть лимон, не составишь ли компанию?

— Что ты, поздно!

— Н-да, поздно, ты прав, уже поздно. А как было бы славно.

Он глядел на хозяина сочувственно и потирал щетину на подбородке. Шапка его стала подсыхать, мех торчал косицами, широко растеклась под ногами лужа: оттаяли ботинки.

Ему не хотелось идти домой, но он пойдет, сбросит мокрую одежду и, сварив кофе покрепче, начнет работать — медленно, трудно, но начнет и постепенно освободится от своего одиночества, забудется и даже станет веселым, ведь у него интересная тема, она оформится в совершенную конструкцию узла, сотни и десятки сотен узлов и деталей составят современную машину, которая со сверхзвуковой скоростью понесет людей догонять свое счастье.

Он встал, обеими руками поправил шапку.

— Тебя проводить? — спросил хозяин.

— Проводи, если хочешь. Но лучше не надо: там холодно, ветер и снег. — Он окинул взглядом тесную кухню и пошел к выходу. — Будь здоров и заглядывай, когда сможешь.

— Всего доброго.

Дверь захлопнулась, звонко щелкнул замок.

Хозяин постоял в прихожей, поглядел на закрытую дверь, за которой скрылась слегка сутулая, как под грузом, спина, и возвратился в кухню. Спички остались забытыми на столе.

— Господи, как же долго, я совсем измучилась! — Она смотрела на него с тревожным ожиданием. — Там все слышно, в спальне, каждый звук.

— Да, слышно, — сказал он, вставая опять у плиты и прислоняясь к подоконнику, — все слышно, даже шорох. Не понимаю, о чем думают строители.

— У них план, зачем думать. — Она опустилась на стул возле стола. — Кирпичные дома какую-то звукоизоляцию имеют, а эти… как они называются?

— Не знаю точно. Крупнопанельные, кажется, или крупноблочные. Их даже не строят, а собирают, монтируют. Впрочем, довольно быстро, и надежно. Когда смотришь, картина кажется весьма впечатлительной, красивой даже.

Лужица на полу исчезла, впитываясь в трещинки меж половиц и подсыхая.

— Да, да, я видела однажды. Краном поднимают такой большой кусок стены, приставляют, как-то там закрепляют… Ты не знаешь, как они закрепляют?

— Кажется, там есть монтажные петли, и, кроме того, стыки заливают раствором цемента. Кажется, так.

— Да, да, именно так. И вот закрепят, а в этой, стене уже окно, стекла вставлены, рамы покрашены, а потом сверху опускают плиту…

— Не плиту, а потолочное перекрытие, — сказал он, радуясь этому разговору.

— Верно, потолочное перекрытие, как я забыла! Я ведь читала в газетах и кино видела осенью. Помнишь, там еще этот играет… на цыгана похож… ну черный такой… как его?

— Помню, помню. Он ведь упал, с лесов, но не разбился, а повредил что-то — ногу или руку.

— Нет, это другой упал с лесов, из другого фильма, там не дома строили, а завод, или еще что-то, и он пел веселую такую песню, вот забыла только, какую, ты не помнишь?

— Верно, верно… Старая такая лента, давно вышла, я студентом ее видел или школьником.

— Нет, это я школьницей видела, а ты студентом уже был, в пятьдесят пятом она вышла или в пятьдесят третьем, очень гремела тогда. Не понимаю, почему прошлой осенью, когда мы зашли в этот «Повторный фильм», я зевала, и ты тоже скучал, никакого интереса. А ведь тогда я восхищалась, и все мы восхищались. Почему?

— Не знаю. Вероятно, потому, что с первых кадров все ясно, а они продолжают действовать, улыбаться, говорить.

— Да, да, все ясно, а они говорят и говорят. Заинтересованно так, добросовестно, хотя уже все ясно и не надо им говорить, а фильм еще не кончился, и вот они говорят и говорят…

1968 г.

СООБЩИ ТАМ ТЫ ИЛИ НЕТ ТЧК ГУЛЯЕВ

Я прочитал телеграмму вслух, и рассыльная с почтового отделения засмеялась.

— Отвечать будете? — спросила она, скаля веселые зубы, молодые и белые. — Могу захватить, бланки у меня есть. Видно, очень хотелось ей узнать, что я отвечу на такую нелепую телеграмму, вот она и предлагала свои услуги — чтобы потом посмеяться с друзьями и лишний раз показать свое фарфоровое богатство.

— Надо подумать, — сказал я.

— А чего думать, пишите: «Меня нет!» — И, подавая телеграфный бланк, опять засмеялась.

Тут же, в прихожей, я написал адрес Гуляева и сообщил два слова: «Я здесь».

Рассыльная взяла бумажку и сорок копеек и выпорхнула за дверь. Стук каблучков на лестничной площадке на миг замер — читает, — потом рассыпался мелкой дробью вниз до подъезда. Наверно, бежит и улыбается.

У Гуляева в молодости тоже, говорят, были кипенной белизны зубы, — может, поэтому он и любит смеяться. Сейчас уж и зубов, поди, не осталось, а все не успокоится, деревенский хохмач. Надумал, видно, приехать и вот по-своему спрашивает разрешения, предупреждает.

Впервые я услышал о Гуляеве лет десять назад, работая в районной газете.

Как-то осенью в редакцию пришло письмо нашего селькора из Сосновки о том, что собака пенсионера Гуляева лижет чурбаки и что мы должны пресечь это безобразие, поскольку общественность Сосновки не обращает должного внимания на такой позорный факт. Идиотское, в общем, письмо. Когда редактор сказал о нем на летучке, я подумал, что селькор решил посмеяться над нами, районными газетчиками. «Собака лижет деревянные чурбаки…» Ну и черт с ней, пусть лижет, если ей это нравится. Может, она вегетарианкой решила стать, травой питаться, как коза, вот и пробует на вкус чурбаки, выбирает.