Александр Рекемчук - Избранные произведения в двух томах. Том 2

— Светлана Ивановна, — окликнул ее уже при выходе Мамедов.

Она обернулась.

— Вы знаете, что мне больше всего понравилось на Унь-Яге? — щедро улыбался новый заведующий. — Мой старший геолог.

От Унь-Яги до железной дороги — без малого сто километров. Поезд на юг в 16.05. С билетами трудно — отпускная пора. Нужно загодя добраться до станции. Светлана решила выехать в восемь утра. «Победа» появилась под окном в восемь.

— Велели в контору заехать… — сообщил шофер Федя.

— Зачем?

— Не знаю. Попрощаться, может?

— Со всеми как будто простилась.

— Не знаю. Велели заехать, — повторил шофер.

— Что ж, хорошо… Откройте, пожалуйста, багажник.

Оказалось, что есть попутчик до станции, до районного центра, — Роман Григорьевич Антонюк. Он ехал в райком партии.

— Вот хорошо! — обрадовалась Антонюку Светлана. — Веселее будет.

Однако Роман Григорьевич почему-то не разделил ее восторга. Особенно не веселился. Он влез в машину, на заднее сиденье, со Светланой рядом, и забился потеснее в угол: толстые попутчики всегда норовят потеснее забиться в угол — все им кажется, что они стесняют кого-то. Он забился в угол, насупился и так, насупившись, всю дорогу и ехал. Ехал он в райком партии.

А Светлана Панышко ехала в отпуск.

Она старалась думать об этом отпуске. Как она приедет на станцию и в кассе ей достанется билет в мягкий вагон. Как в купе ее, новую пассажирку, старые пассажиры встретят сначала неохотно и сумрачно. А потом ничего, привыкнут и станут помалу допытываться: кто, да куда, да откуда? А потом и о себе расскажут: о своем здоровье или нездоровье, про дела служебные, про дела семейные, про дела квартирные.

Будет поезд бежать мимо еловых урманов, мимо травяных низин, мимо станционных строений, мимо церковок и кладбищ, мимо элеваторов и заводов, мимо старых городов и новых городов…

«А все-таки трубопроводы к буровым нужно уложить в траншеи, засыпать землей, — обеспокоилась вдруг Светлана. — Ударят зимой большие морозы, и вода — даже горячая вода из речки Пэсь-ю — может заледенеть…»

Ни с того ни с сего вернулась к ней эта обеспокоенность и сразу нарушила ход мыслей. Отпуск, поезд — все это отодвинулось куда-то далеко. Конечно, далеко: еще целых три часа езды до станции. А Унь-Яга совсем близко, где-то за спиной, едва отъехали — вон маячат над лесом вершины буровых.

О чем она думала? Да, билеты на поезд… Нет, о другом. Трубопроводы. Уже теперь это нужно сделать — закопать трубы. Август, зима на носу. Как же она забыла сказать Мамедову об этом? Ведь он — человек новый, человек южный, морозов наших не представляет себе. Что там ни говори, а Унь-Яга — не Баку… Нужно будет с дороги написать Мамедову об этом.

— Гм… — сердито буркнул Антонюк.

Светлана взглянула на него с удивлением: что он сказал?

Но Антонюк ничего не сказал, кроме «гм». Остальное он скажет там — в райкоме партии. Это он репетирует в уме предстоящий разговор с первым секретарем райкома. Ему-то он скажет! Он скажет: «Кричать-то мы мастера на конференциях и пленумах, что нужно-де смелее выдвигать молодежь на руководящие посты. Друг друга уверяем, что нужно, необходимо, дескать, растить кадры. В решения про это записываем… А коснется дела — кого же поставить на этот руководящий пост? Может быть, товарища такого-то — молодой специалист, растущий инженер, способный организатор?.. Тут-то и начинаем в затылке почесывать: «Да, мол, оно конечно молодой… но уж больно молод. Это верно, что растущий… так ведь не вырос еще! Рискованно…» Вот так он прямо и скажет первому секретарю райкома. Выложит всю правду и свое личное мнение выскажет ему как секретарь партийной организации Унь-Ягинского промысла.

А Светлана старалась думать об отпуске.

О том, как приедет она в теплый город у моря. Туда, где растут банановые пальмы и кипарисы. Туда, где на пляже раскаленная галька обжигает пятки. Как она по этой обжигающей гальке пойдет навстречу волне, расставив руки, ступая мелко и боязливо, стыдясь белизны своего тела среди тел загорелых, обронзовевших…

Потом у нее появятся подружки-хохотушки. Потом, уж непременно, появится какой-то человек, который будет всякий раз провожать ее долгим взглядом, будет робеть, не зная, как заговорить с ней. Наконец воодушевится — «была не была!» — и подойдет. И заговорит. И, выждав время, спросит как бы невзначай: «Вы не замужем?» — «Нет, не замужем…» — равнодушно ответит она.

Нет, не замужем. Она — сама себе хозяйка. Она никому ничем не обязана, и ей тоже никто ничем не обязан. Она — инженер. Она сама зарабатывает то, что ей надо, и даже больше того, что ей надо. Она независима и самостоятельна. Она ничьих жертв не требует и сама не хочет быть ничьей жертвой. Даже во имя любви… И еще встретится в жизни человек, которому она будет рада и который принесет радость ей. У нее будет своя семья, будут дети. Будет квартира с балконом…

«Дура, дура! Эгоистка!.. Какая же она, оказывается, эгоистка! — побледнела от возмущения Светлана. — «Сама зарабатывает…», «не хочет быть жертвой…», «квартира с балконом…» Но ведь все это — только о себе. Разве можно — только о себе?..»

— Гм… — негодующе буркнул Антонюк.

«Что он сказал?» — удивилась Светлана.

Но Антонюк ничего не сказал, кроме «гм». Остальное он скажет там — в райкоме партии. Он все начистоту выложит первому секретарю райкома. Он ему скажет: «Кричать-то мы все мастера, что нужно-де смелее выдвигать женщин на руководящие посты. Убеждаем друг друга. Резолюции выносим… А в докладе на Восьмое марта, из года в год, все про одну и ту же Марью Петровну разговор. Вот, мол, яркий образец руководящей женщины — Марья Петровна. Не нахвалимся Марьей Петровной. Потому что, кроме Марьи Петровны, говорить больше не о ком. Одна на весь район — Марья Петровна. Вроде как для приличия. Вроде как специально для доклада на Восьмое марта…» Вот так он и скажет первому секретарю райкома, изложит свое мнение как коммунист коммунисту!

Стрелка спидометра рвалась по шкале. Федя-шофер упоенно выжимал педаль. Пулеметной дробью бил из-под колес гравий в днище машины. Ветер напряженно свистел в приоткрытых боковых створках окон.

Дорога круто уходила вверх, и тогда впереди ничего не было видно, кроме синего неба с размазанными по нему слоистыми облаками. И казалось, что сейчас машина оторвется от земли и продолжит свой путь уже в воздухе — туда, к облакам.

В глубокую падь бросалась дорога, и тогда ничего не было видно вокруг, кроме ощетинившейся тайги. И казалось, что сейчас машина ринется с ходу в непролазную чащу, круша сухостой.

Подъем. Уклон. Еще подъем. И еще уклон. И «Победу» вынесло на ровный путь.

И вот тогда метнулась навстречу, пронеслась мимо окон, будто сорвавшись с тетивы, стрела — заостренная спереди, оперенная сзади, желтая, приколоченная к столбу.