Нотэ Лурье - Небо и земля

Додя вышел на улицу. За воротами его догнал внук, Зорах. Лейтенант обнял деда. Он не может ждать. Ксения с ребенком останутся здесь. Куда им ехать? На границу, в самое пекло? А он — он отправится пешком, по дороге, наверное, попадется подвода, а то и машина. Зорах крепко расцеловался с Додей и, придерживая планшет, побежал проститься с остальными.

Широкая деревенская улица опустела. Все разошлись по домам. Матери, жены, сестры, плача, шили мешочки, чинили белье, готовили мобилизованных в дорогу.

Одна Геня-Рива ничего не могла делать. Все валилось у нее из рук, она места себе не находила. Где Вова? Куда исчез? Она и поглядеть на него не успеет.

— Чего ты сидишь как в воду опущенный? — рыдая, крикнула Геня-Рива Калмену, который молча пришивал ушки к Вовиным кирзовым сапогам. — Остался какой-нибудь час, а его все нет… Ушел и ничего не сказал… «Ступай погляди, должно быть, он у нее»…

— Тсс, не шуми, вон он идет, — сказал Калмен, посмотрев в окно. — Идет, идет.

И действительно, по тропинке шел Вова. Он уже несколько раз заходил к Нехамке, побывал у всех ее подруг, заглядывал во все дворы — Нехамки не было. Никто не знал, где она, никто ее не видел.

Вон уже запрягают лошадей в подводы на колхозном дворе. Половина четвертого… Осталось полчаса, Что делать? Куда она запропастилась? Где ее искать? Как уехать, не повидавшись?

Тут Вова заметил идущего к колхозному двору Хонцю, догнал его и заплетающимся языком спросил, где Нехамка.

— А что такое? — не сразу понял Хонця. Он не знал, за что хвататься, сколько дел на него навалилось. Обеспечь транспортом мобилизованных, выдай подводы для гостей Доди Бурлака — понаехали, черт бы их подрал… Где взять столько лошадей, подвод? Голова идет кругом… Надо кем-то заменить тех, кто уходит в армию, отправить на сборный пункт лошадей, надо… Столько неотложных дел, а тут — на тебе, Нехамка! Да кто ее знает, куда она подевалась!

А Нехамка беззаботно дремала среди цветущих подсолнечников. Солнце сквозь густую листву грело ее обнаженные ноги. Девушка спала на боку, подложив руку под голову.

Было тихо. Только изредка подавала голос какая-нибудь полевая птичка, слышался свист суслика, высунувшего на минутку головку из норки.

После ночи, принесшей столько огорчений, сладко спалось на мягкой траве, в прохладной теки подсолнухов. Так легко дышалось, таким свежим и пьянящим был степной воздух. Грудь девушки спокойно и мерно вздымалась под тонкой тканью кофточки, иногда губы чуть-чуть шевелились в едва приметной улыбке. Она провела рукой по шее — щекотал заползший муравей — и, не просыпаясь, перевернулась на другой бок.

Солнце стояло высоко, когда Нехамка проснулась. Девушка села и удивленно повела глазами, не понимая, как она очутилась здесь. Но тут же глаза ее прояснились, она проворно вскочила на ноги и, отряхнув платье, выбежала на лужок. На душе у нее было покойно. Лужок весь зарос голубыми и розовыми колокольчиками, желтым катраном, одуванчиками. Нехамка смотрела и не могла насмотреться, словно видела полевые цветы первый раз в жизни. Как искусно природа разрисовала их, раскрасила в такие нежные тона. У каждого свои особенные краски, свой запах, а если пожевать, они и по вкусу различаются. Поди разберись — почему? Один цветок красный, а другой синий, откуда берутся у них разные запахи? Из земли? Но ведь земля для всех одинакова, а каждое растение устроено по-своему… И у людей то же самое, думает Нехамка, у каждого свое. Такое, что выделяет среди других. Взять Вову — он ни на кого не похож. Она и сама не знает, лучше он или хуже других, может, и хуже… Тогда почему она его любит? Не знает, а хотела бы знать. Почему любишь именно этого, а не другого? Нехамка, может, вовсе и не хочет любить Вовку, но разве это зависит от нее? Разве она любит, потому что ей так хочется? Вот она теперь совсем не хочет о нем думать, а ведь думает! Она сердится на него за вчерашнее, и вместе с тем ей так его жалко: наверное, бегает, ищет, а ведь в МТС ему ехать. Ищет, а ее нет, и никто не знает, где она. Ну и пусть ищет, пусть что угодно думает. А она будет здесь!

Но Нехамка чувствовала уже, что сильно проголодалась. С каким удовольствием она съела бы теперь свежего хлеба с холодной сметаной или тарелку зеленого борща с огурцами, ей еще, кажется, никогда так не хотелось есть, как сейчас. «Придумываешь, как бы пойти на хутор, потому что он там». И все-таки свернула на узенькую тропинку и потихоньку пошла.

От разогретой земли приятно пахло чабрецом. Наверно, нигде нет столько чабреца, как на пригорках и в балках вокруг Бурьяновки! Чем ближе подходила Нехамка к хутору, тем беспокойнее становилось у нее на душе. Ускорила шаг. А что, если Вова уже уехал? Что тогда делать? Теперь Нехамка жалела, что провела столько времени в степи. Нечего было убегать. Наоборот, надо было остаться. Надо было собрать вокруг себя всех подружек и прогуливаться по улице. И пусть бы Вова на глазах у всех к ней подошел!

Нехамка спустилась в Сухую балку. Ей не хотелось, чтобы ее сейчас видели. Почему — она и сама не понимала. То ли хотела скрыть, откуда идет, то ли стеснялась, что возвращается с поля одна, — словом, боялась, как бы ее не подняли на смех. А в балке Нехамку никто увидеть не мог, балка снизу доверху заросла лебедой, сурепкой и полынью.

Чтобы сократить путь к дому, девушке надо было, выйдя из балки, свернуть и пройти мимо домика Липы Заики, где снимала комнату учительница. Но со вчерашнего вечера голубенькая мазанка Липы стала Нехамке противна. Она нарочно сделала крюк, обойдя дом стороной. Вдруг краем глаза она увидела Вову. Он бежал вдоль полосы молодой кукурузы. Бежал прямо сюда, к ней.

«Ага, не уехал!» — обрадовалась девушка и, словно не заметив его, стала подниматься в гору. Теперь в ней снова проснулась обида. И она нарочно пошла быстрей.

— Нехамка, — хрипло позвал Вова

Она шла не оборачиваясь, гордо подняв голову, словно внимательно разглядывала верхушки деревьев.

— Нехама!

Вова, с трудом переводя дыхание, взбежал вверх по склону и догнал ее наконец.

— Нехама, подожди… Я тебя уже столько ищу… Подводы готовы…

Она не ответила, даже не оглянулась, точно парень не к ней обращался.

— Нехама, стой… подожди же! — закричал Вова. — Слышишь? Мне нужно тебе что-то сказать… Нехамка!

— Да? А я не хочу слушать, — не убавляя шаг, с вызовом ответила девушка.

— Ведь я уезжаю… Сейчас…

— Можешь уезжать.

— Вот как ты со мной разговариваешь?

— Да, вот так.

— А если… не дай бог, не увидимся больше? Ты об этом подумала?

— Мне все равно, — спокойно ответила девушка.

— Ну, если так… — Вова остановился и беспомощно развел руками. Сердце больно сжалось. В конце концов, Что он сделал, чтобы теперь, в последние минуты, так жестоко с ним обращаться? «Все равно…» — да как она могла выговорить такое? Но он на нее не сердился. Наоборот, никогда еще его не тянуло так к ней, никогда она еще не казалась ему такой красивой и милой; она теперь ему еще дороже, чем прежде.