Нотэ Лурье - Небо и земля

Он не стал задерживаться. Миновав огороды, над которыми еще стлался белый ночной туман, он зашел в первый попавшийся домик на краю хутора и спросил, как пройти лесом к Орше.

Хозяйка, низенькая старушка, все подробно ему объяснила.

Прощаясь со словоохотливой хозяйкой, Алексей у самого порога увидел газету, которой было накрыто стоявшее у окна ведро с водой. Газета была в пятнах, истершаяся на сгибах. Все же Алексею удалось кое-что разобрать. Он узнал, что вражеские войска продолжают наступать на Шавловском, Гродненско-Волковысском, Кобринском, Владимиро-Волынском и Бродском направлениях. Это было восемь дней тому назад, а теперь?

На опушке леса Алексей приостановился и оглянулся на стоявшую в стороне избушку, в которой провел эту ночь. Что-то дрогнуло в нем. Он вздохнул и, ускорив шаги, углубился в лес.

На третий день Алексей встретил в лесу группу красноармейцев, которые шли на восток. Он присоединился к ним.

Чем дальше они шли, тем больше чувствовалась близость фронта. На рассвете они вышли из леса и вскоре оказались в расположении части, занимавшей оборонительные позиции западнее Орши.

После регистрации, которую провели в ближней деревушке, Алексея вместе с другими его спутниками зачислили в третий взвод. К вечеру они уже были в окопах, на передовой.

„Надо немедленно написать Эльке“, — подумал Алексей. Он досадовал на себя. Почему он последнее время мало писал? Правда, он был перегружен работой, но все равно — раз они привыкли получать от него частые письма… А теперь? Эльке, конечно, известно, что Минск захвачен гитлеровцами. А где он, что с ним — ведь они не имеют ни малейшего представления. Надо написать. Пусть пока несколько слов. А когда получит ответ, тогда напишет подробнее.

В окопе от тесноты и нагретой за день земли было жарко, душно. Алексей взял винтовку, вылез наружу и растянулся на траве.

Неподалеку, в темноте, разговаривали два красноармейца.

— Долго нас тут не продержат, — услышал Алексей.

— Думаешь?

— Уверен, что отведут в тыл.

— Откуда ты знаешь?

— А вот увидишь.

Алексею стало не по себе. Эту возможность он как-то не принял в расчет. Повернувшись в ту сторону, где лежали красноармейцы, он стал напряженно прислушиваться. Но они уже толковали о другом, один рассказывал, как ночевал недавно у солдатки, другой сдавленно хихикал. Алексей резко отвернулся.

А когда наступил рассвет, взвод по команде подняли. Командир, совсем молоденький лейтенант, объявил, что получен приказ любой ценой захватить хуторок, находящийся у железнодорожной линии, в четырехстах Метрах отсюда. Взвод должен незаметно продвинуться по заросшей балке до деревянного мостика, там открыть огонь, ворваться в хутор с юго-запада и укрепиться в нем.

Стояла тишина, не слышно было ни одного выстрела. Припав к земле, взвод по-пластунски пополз по низине. Алексей держался среди первых. Они уже были у мостика: отсюда до хутора, состоявшего всего из нескольких избушек, оставалось не больше ста шагов.

— За мной! — командир вскочил и, пригибаясь, побежал вперед. В то же мгновение поднялись и бойцы. Из хутора начали стрелять. Лейтенант, с пистолетом в руке, продолжал бежать, красноармейцы — за ним. Стрельба усилилась. Откуда-то застрочил пулемет. Вдруг лейтенант словно споткнулся, пробежал еще немного и упал ничком. Упали еще несколько бойцов. Остальные прижались к земле. Некоторые начали ползти назад. Алексей услышал, как у самого уха просвистела пуля. Припав к земле, напряженно прислушивался, присматривался, и ему стало ясно, что пулемет обстреливает их справа. Да, вон из того дома, что стоит на отшибе. Алексей приподнялся. Над головой засвистели пули. Согнувшись, побежал через кустарник, туда, где была немецкая огневая точка. Что-то обожгло плечо. Он упал. Но тут же снова вскочил — он был уже около дома, где находился пулемет, — рванул с пояса гранату, изо всех сил размахнулся и швырнул ее прямо в окно. От взрыва дрогнула земля. Через секунду деревянный домик охватило пламенем и густым черным дымом. Пулемет замолк. Из горящего дома выскочил высокий худой гитлеровец с автоматом. Алексей, закусив губу, выстрелил. Гитлеровец взмахнул руками и опрокинулся навзничь.

Взвод поднялся в атаку. Алексей сделал несколько шагов и вдруг заметил, что гимнастерка залита кровью.

… После короткой схватки взвод занял хутор.

Алексея, бледного как полотно, доставили в полевой госпиталь. Госпиталь размещался в здании школы в большом селе, расположенном на правом берегу Днепра.

Алексей потерял много крови, но рана была не опасной. Вместе с другими ранеными его уложили в просторной комнате на застланном соломой полу.

Сильно пахло йодом, спиртом, лекарствами. От этих запахов у Алексея закружилась голова.

На следующий день после завтрака санитар принес газеты и раздал раненым. Алексею досталась дивизионная. Напервой странице была сводка— невеселые новости: бои шли уже на Островском, Борисовском, Бобруйском, Новгород-Волынском направлениях. На второй странице Алексею сразу бросился в глаза заголовок: „Подвиг красноармейца Алексея Орешина“. „Обо мне?“ — неприятно удивился он. В заметке описывалось, как красноармеец Алексей Орешин в критический момент, когда атака на хутор захлебнулась, проявил инициативу и отвагу, добравшись под градом пуль до вражеского пулемета, взорвал его гранатой и помог, таким образом, успешно выполнить боевую задачу.

„Вот те на! Кто мог подумать? Попал в герои! А что, если послать эту газету Эльке?“

Усмехнувшись, Алексей сунул газету под подушку.

Прошло больше недели с тех пор, как Элька побывала на хуторе, а Зелда все никак не могла прийти в себя. На лбу появились новые морщинки, глаза красные, опухшие от слез.

Как всегда, с утра до позднего вечера она была на ногах. Три раза в день ходила на ферму доить коров. Не покладая рук работала дома, во дворе, ухаживала за детьми. За последние дни они совсем отбились от рук. Варила, убирала, стирала, делала все быстро, даже быстрее, чем обычно. За последнее время она не сказала мужу ни слова.

Осунувшееся лицо жены печалило его, и, может быть, поэтому он бывал теперь дома еще меньше, чем прежде. Еще раньше уходил в степь, а возвращался, когда уже все спали.

Обедать Шефтл не приходил. С утра до ночи, черный от солнца, небритый, весь в пыли и полове, хлопотал на току, где молотили пшеницу. Следил, чтобы зерно было чисто провеяно, чтобы хорошо была заскирдована вымолоченная солома, чтобы обед для колхозников был готов вовремя, а в кадке всегда была свежая вода. Да и кроме этого хватало дел. Здесь, в бригаде, Шефтл забывал о домашних неприятностях.