Анатолий Приставкин - Городок

Он увидел, что несколько человек суетятся у соседнего дома, откуда-то принося ведра воды и плеская на горячую, готовую вспыхнуть деревянную стену. Стена дымилась, а клубы белого пара подымались вверх. Пахло, как в парной.

Машинально Шохов подумал, что, будь сейчас самохинский трактор, можно было бы оттащить избушку в сторону от огня. Если она полыхнет, огонь перейдет на домики ближайшие к ней — и займется вся улица.

Но Самохина нигде не видать. Шохов побежал к людям у соседского домика.

— В цепочку! — крикнул он на ходу, пытаясь рассмотреть, есть ли кто-нибудь из своих. Но в мятущемся неестественном свете все, даже лица людей, изменилось неузнаваемо.— В цепочку! В цепочку! — закричал он опять, хватая кого-то за руку.

Теперь его поняли. Несколько мужчин метнулись вниз под горку, появились и женщины. По редкой еще цепи медленно, так показалось Шохову, пришло долгожданное ведро. Воды в нем было едва ли с половину. Шохов с размаху плеснул водой на дымящуюся стену и, прежде чем отскочил и отвернулся, увидел, как ударила она белым паром, загудев и затрещав. Но уже подоспело второе ведро, третье...

Цепь сгустилась, ведра пошли быстрей, но их не хватало. Шохов между бросками воды искал глазами жену, которая могла бы выручить их сейчас с ведрами. Увидел ее совсем рядом в той же цепочке. Она была почему-то мокрая, с рассыпанными волосами.

— Тащи ведра! — крикнул он ей.— Все, что осталось!

Он не был уверен, что она услышит. Но она кивнула и убежала.

Откуда-то появилась Галина Андреевна. И здесь, в суете пожара, в дыму и копоти, она оставалась какой-то на удивление спокойной, опрятной. Непонятно, как это ей удавалось.

— Идите,— произнесла она на ухо.— Петр Петрович у ручья вас ждет.

Шохов принимал ведро и плеснул ей на юбку.

Она отряхнула воду, добавила:

— Он насос налаживает...

Шохов помотал головой, что могло означать лишь «нет». Он не может и не хочет никуда идти, потому что важно сейчас быть здесь. Если этот дом спасут, спасут и всю улицу, а может, и весь городок.

— Я постою! — крикнула Галина Андреевна. — Там ему шланг нужен!

Шохов понял. Если Петруха и в самом деле наладит шланг, дело во многом выиграет. Он передал Галине Андреевне ведро и опять поразился, как естественно и легко она включилась в цепь и как она была в этой цепи сама собой.

Впрочем, все эти мысли жили в нем как бы помимо него. А сам он уже бежал к ручью. Проскакивая мимо людей, он узнавал знакомых, в том числе и деда Макара, какого-то очень вдохновенного, чуть растрепанного, его золотое пенсне грозно посверкивало в отблесках пожара. Рядом с ним оказался, вот уж неожиданность, длинный Третьяков. Лешка Длинносогнутый! Пришел, значит! Хоть еще не поселился здесь, а не сбежал от их беды, пришел помогать. Рядом, вниз по цепочке трудились Коля-Поля, одинаковые и одинаково старательные.

Взглянув на людей со стороны, Шохов поразился: насколько очевидной стала картина их беды и желания ее преодолеть.

Как же красиво, в огненных всполохах огня, они трудились! Сколько энергии, ловкости проявилось вдруг там, где никто от них и не ждал. Еще пару часов назад, возвратись с работы, жаловались они на усталость, на недомогание, на болезни... Теперь, все позабыв, с прикрикиванием, с шуточками, которые вовсе не казались неуместными, при таком несчастье, они будто играли с ведрами, поблескивающими в свете пожара.

Было похоже, что это единый живой механизм, слаженный многими годами работы, действовал сейчас. Будто все, что прежде пережили эти люди, было лишь подготовкой к этому прекрасному подвигу: защищать сообща свои дома от неожиданной и грозной стихии. Они понимали друг друга без слов, чувствовали, как может только чувствовать в беде человек человека.

Может, всего-то минуту смотрел Шохов на людей, замерев у берегового ската, но какая это была минута и как много стоила для того, кто хочет что-то понять об этих людях.

У самого ручья, на сухом пятачке в полумраке, свет от пожара сюда доставал едва-едва, крутился Петруха, а возле него сразу несколько человек, в том числе почему-то и Вовка. Один из них вдруг выскочил навстречу Шохову и крикнул громко, хотя здесь можно было и не кричать:

— Григорий Афанасьич! Что же это такое! Подожгли ведь! А!

Шохов, присмотревшись, узнал Хлыстова. Лицо его, вымазанное в саже, в красных отблесках показалось ему страшным.

— Ведь подожгли! Подожгли! — Он заплакал навзрыд.

— Кто поджег? Что за ерунда? — спросил Шохов, останавливаясь. Ему стало не по себе от крика этого и плача. Теперь только он сообразил, что дом, который они тушили, был хлыстовский.

— Васька поджег! — завопил Хлыстов, зажимая руками свое лицо.

— Откуда ты знаешь?

— Видели его! Он керосин лил под окном! Он меня хотел сжечь! Убить!

Хлыстов взметнулся на пригорок, как бы желая вновь убедиться, что все так и есть и это горит его дом. Но, взглянув, он сел на землю и больше уже не двигался.

— Кто сказал, что его дом подожгли? — спросил Шохов у Петрухи.

— Не знаю,— произнес тот, не поворачиваясь.

— А где Самохин? Его кто-нибудь видел?

— Потом разберемся! — произнес кто-то.— Григорий Афанасьич, у вас шланг есть?

— Большой? — спросил он и тут только узнал дядю Федю. Со своей погасшей папироской в зубах он, как был в своем новом костюме, видать прямо из гостей сюда, что-то мастерил.

Через полчаса, подсоединив шланг, воду подали прямо к догорающему дому, а цепочка с ведрами распалась. Да и главное было сделано: сберегли соседние дома, а теперь можно было, растащив бревнышки, без паники добивать остатки обрушившегося дома. Он мог быть еще опасен в случае ветра. Но ночь была прохладна и тиха, и только теперь все, несколько приходя в себя и отряхиваясь от пепла, от сажи, поняли, что время уже позднее. Женщин Шохов отослал по домам, а мужчины остались. Закончили они на рассвете. Только бревна черные дымились на месте бывшего хлыстовского дома.

Никто не хотел расходиться. Петруха, и дед Макар, и дядя Федя — все были тут, несколько поблекшие в свете нового дня, выпачканные в саже.

«Вот тебе и праздничек,— устало и вовсе неудивленно подумал Шохов.— А могли бы полыхнуть так, что...»

Но мысль не додумалась, потому что было страшно и тяжко ее додумывать. Да и теперь, в серых сумерках, не хотелось гадать, что могло бы быть, если бы загорелся городок. Надо отдыхать. А завтра, хоть оно уже и наступило, они разберутся, отчего загорелось, и при чем тут Васька Самохин, и кто пустил такой нелепый слух о поджоге. Ведь это додуматься надо...

— Всё. По домам,— произнес Шохов тусклым голосом.— Семен Семеныч переспит у меня.

И люди будто ждали этих слов. Молча, никто ни с кем не прощаясь, стали расходиться.

Вскоре приехала пожарная машина. Она с треском и звоном прокатила по спящим улицам и, не найдя пожара, убралась восвояси. Никто не вышел на нее посмотреть, хотя в ином бы каком случае появление ее было бы целым событием в жизни Вор-городка.