Анатолий Приставкин - Золотой палач (журнальный вариант)

version="1.0" encoding="utf-8"?> prose_contemporary Анатолий Игнатьевич Приставкин Золотой палач (журнальный вариант)

…А вот если творец – совсем даже не писатель, но обыкновенный человек, в котором тем не менее есть эта искра преобразования мира? Как в героях новой повести Анатолия Приставкина «Золотой палач». Сложная, метафорическая и темная, она погружает нас в атмосферу подростковой мужской колонии под Загорском, где в годы после второй мировой войны почти с кинематографическим накалом страстей разыгрывается драма еще детской, но уже настоящей любви и ненависти. В основе повести – сложное сплетение жизненных историй беспризорника Саши Гуляева и девочки Кати, дочки местной учительницы литературы. Трагическим образом встречаются они в зале кинотеатра – как раз в тот вечер, когда Саше необходимо пройти испытание жестокостью и, доказывая главарям своего отряда, что он не трус, убить человека.

(Журнал «Октябрь №11, 2006 »)

Ряд и место мне обозначили наутро, во время утренней проверки. Ленька по кличке Пузырь, оказавшийся слева от меня, не повернув головы, процедил сквозь зубы: «Вчерась, значит, разыграли… Слышь?» Я кивнул. Блатняги разыгрывали в карты место и ряд в поселковом клубе. Если быть точным, ставили на кон жизнь того, кто сядет на разыгранное место. Не знаю, как вчера, но обычно они разыгрывали сначала ряд, потом место, затем исполнителя. На этот раз карта выпала на меня.

– Понял? – спросил Пузырь. – Ты идешь.

Я кивнул. Было все произнесено громким шепотом, но так, что услышал я один. Справа стоял Теслин по кличке Сироп. Худющий, длинный, как оглобля. В нашу сторону не глядел, а таращился на приближающегося воспитателя и заранее вздрагивал. Он до жути боялся шмона. Не оттого, что у него что-то заначено, что ему прятать, гол как сокол, просто очень боялся щекотки. К нему лишь руки приблизишь, а он умирает, хватает воздух ртом, даже подпрыгивает. А потом обычно с визгом хлопается об пол. А уж когда шмонают, шарят прямо по телу, происходит «камедь», которая всех забавляет. Даже таких зверюг, как Карабас Барабас, а сегодня шмонал как раз он.

– Ряд восьмой, место шестнадцатое, – между тем прошептал Пузырь. И, позевывая, добавил чуть громче: – Сё-дня… На… значит, так… «Девушка с халахтером…» Аль с халатом… Хрен знает, в чем она там…

Я опять кивнул. Ничто еще во мне не пробудилось. Во-первых, это только вечером. А до вечера еще дожить надо. Во-вторых, могут и переиграть. И так бывало. А в-третьих… Ну ходил я раз, пусть не сам исполнял, а Пузырь, а я рядом стоял, шухерил, и хоть в зале полутьма, но видел… Видел, как легонечко ткнул Пузырь заточенной спицей мужичка, что впереди сидел, ткнул чуть ниже лопатки, и – копец, как говорят. Раз уж так не повезло бедолаге, что из трехсот обычных мест занял он проигранное. Ну то есть не сам занял, ему такой билет продали. Но все равно. Сел – значит, виноват. Не надо ему было садиться. А что не знал, что место проиграно, так это и есть судьба. Рядом, например, не проиграно, так там еще какой придурок сидел, и ему потрафило. Он еще придет смотреть киношку, потом еще жить долго будет. А этот нет. И все по закону, хотя и негласному. Завтра на голову кому кирпич свалится, или машина собьет, ты же не кричишь, что не должно так быть. Раз ты в это время проходил, а кирпич на балконе у края едва держался и потом упал. И черепушка пополам. У нас не кирпич, но тоже случай.

Я вспомнил тот случай, когда с Пузырем на пару был. Зрители хохотали: «камедь» им выдали… Закройщик из какого-то Торжка. Он на швейной машинке сперва шил. А потом побежал по улице, а его легковушка догнала и бампером поддела, и он, дрыгая ногами, так на бампере и поехал. Все умирали от смеха. И только один – не от смеха. Мужичок впереди вдруг вздрогнул и спокойненько так откинулся на спинку. Со стороны посмотреть – заснул человек. А у меня в ушах тишина наступила. Так и запомнилось: полутемный зал, экран отсвечивает в лицах, все открыли рты, а мужичок в мертвой тишине отпадает и отпадает на спину. А потом звук вернулся, но нам уже неинтересно, мы с Пузырем к выходу пробираемся. «Камедь» досмотрим потом. Или сами придумаем.

А про девушку с халатом я раза три смотрел и все там знаю. Ничего интересного там нет. Только в начале, когда шпиона ловит в воде… Да когда Карандаш потешно блюда разносит в вагоне-ресторане… А остальное – полная ерундовина. Да мне и смотреть будет некогда. Мне примериться надо, чтобы не промахнуться. В кого – без разницы. В кого хошь…

Шмон приближался, но был еще не близко, и Карабас Барабас – так прозвали его за огромную бороду, прям ото лба, в которой прятались злые глазки, – по привычке рыча, кого-то ощупывал. Особенно любил ощупывать миловидных мальчиков. Можно было подумать, что сейчас возьмет да укусит. Я его не то чтобы боялся, но выдерживал с трудом, уж очень от него воняло сивухой.

Наклонясь к Пузырю, я поинтересовался, кто идет со мной.

– Никто, – ответил он.

– А ты не пойдешь?

– Зачем?

– Ну так…

Я-то знал – зачем. И он знал. Вдвоем не так страшно. И прикрыть друг друга можно, если что. И отвлечь, если мент привяжется. Да мало ли что бывает.

Пузырь повернулся в мою сторону, и я увидел в его глазах лишь холодное любопытство.

– Дрейфишь?

– Нет.

– Вот и работай. Спицу я тебе свою дам. Только не потеряй.

Спица от велосипеда, стальная, блестящая, с заточенным игольчатым жалом, она дороже финки или кастета. Ее и затырить легче, и в деле она безотказна. Ткнешь – и будто ватник насквозь прошьешь. Никаких усилий. И ни крови, ни следов… Ни человека.

– Так когда? – спросил я. – Спицу когда отдашь?

– Когда надо. Перед самой киношкой. У тебя будет девятый ряд, шестнадцатое место. Только не дрейфь. Первый раз обычно дрейфят.

– А ты? Ну когда мужичонку?..

Карабас Барабас приближался к Сиропу, тот жалобно начинал икать, все развеселились.

– А чего я? Делал, как учили. Сунул, вынул. И – прощай, дядя!.. В общем, давай, малек. Пора в люди выбиваться. – И Пузырь захохотал.

Но хохотали все, и непонятно было, смеялся ли он надо мной, потому что предчувствовал что-то, или его, как и остальных на проверке, развеселил Сироп, который вдруг начал кудахтать и приседать.

Карабас Барабас долго и пристально его разглядывал, потом махнул рукой и перешел к нам. «Камедь» закончилась. Корявыми и сильными ручищами прошелся по карманам, в промежности пошарил. Чуть мошонку придавил, для собственного удовольствия, и все. Ничего не нашел. К тому, что у меня в черепушке заначено, ему слабо подобраться.