Анатолий Приставкин - Городок

— Не подожжет, — сказала Нелька игриво. Она находила возможность даже здесь, и при таком разговоре, кокетничать с Шоховым.

— Но ведь это он поджег Хлыстова?

— Не знаю,— ответила Нелька быстро. — Мне-то что? Мне все равно.

Шохов, рассердись, насколько можно было вообще сердиться на Нельку, буркнул, что ему не все равно. И вообще Нелька врет, что не знает о поджоге. Не из-за нее ли весь этот сыр-бор разгорелся?

Нелька только повела плечом. Приблизившись к Шохову так, что он услыхал ее странный запах, будоражащий (где-то краем прошла мысль, что не зазря к ней липнут мужики, она ведь и правда сладко пахнет), она негромко и очень отчетливо сказала, что все не безгрешны, а если он, Шохов, считает себя чистеньким, так это в глазах наивной Тамары Ивановны, а вовсе не в ее, Нелькиных, глазах. Так что не суди — и не будешь судим...

Шохов остолбенел от такой откровенности, не нашел нужных слов. Ясно, что у мужика задний ум сильней. Потом-то он знал, как ей ответить, и мысленно ответил этой болтушке как надо. А теперь только и произнес:

— Ну, тебя не переговоришь? Ты все по-бабьи перекрутишь!

— Так я и есть баба, Григорий Афанасьич! — отвечала насмешливо Нелька, чем и добила его окончательно.

— Хватит болтать,— разозлился Шохов. Будто внушал подчиненному своему.— Можешь передать своему Васе, что мы его ищем. А если он не придет, пусть пеняет на себя.

— А что вы можете ему сделать? — спросила, наивничая, Нелька.

Спросила естественно, но Шохов-то знал, что этот вопрос неспроста, потому что и в самом Вор-городке, перетрясая события, все спрашивали, а что, собственно, можно с Васей сделать, если он никому здесь не подчиняется.

— Что? — Шохов сказал решительно и уже не глядя на Нельку.— Подцепим ваш дом и отвезем в поле. Так и скажи. Не хочет жить с нами, так пусть живет с серым волком, он ему друг!

— Это еще надо доказать! — произнесла Нелька с вызовом.

— Для этого и зовем. Счастливо.

Шохов покинул Гидропроект, но еще пока ехал на водозабор, а потом во время работы почему-то вспоминал Нельку и ее странный будоражащий запах, отталкивающий, но и привлекающий необыкновенно. Нет, Нелька совсем ему не была нужна. Он бы, наверное, смог с ней и переспать, случись такая фантастика. Но этот сладковатый, кружащий голову запах был неотразим. Он на себе испытал и мог бы понять теперь одуревшего Хлыстова, который потерял из-за Нельки голову. Любовь любовью, но ведь есть в этих бабах что-то еще, какая-то загадка, которая нас привлекает не меньше...

Вася объявился не сразу, на третий день. Был он выпивши. Постучался в калитку и с самого начала стал куражиться, выставляя себя обиженным, потому что ничего он не поджигал и никуда не прятался.

Шохов никаких разговоров с ним не стал вести, а попросил пойти проспаться.

— Завтра в это время мы тебя ждем,— сказал он.

— Кто это мы? — спросил Самохин с издевкой.— Мы, Николай Второй! Так тебе до него да-ле-ко!

— Мы, то есть комиссия, — терпеливо отвечал Шохов.

— Ах, комиссия! Судить будете? Да? Хотите Васю сделать козлом отпущения?

— Нет, Вася,— произнес Шохов миролюбиво.— За чужое с тебя спрашивать не станем. А спросим лишь за твое.

— А с Хлыстова тоже спросите? Или же он, как бывший дружок, под вашим крылышком спасается?

— Хлыстов у меня не спасается,— сказал Шохов.— Но пока что разговор не о нем, а о тебе. Завтра мы тебя ждем.

— Приду,— с угрозой произнес Вася.— И покажу вам, как надо разговаривать! А то ишь, придумали, судить... Мне это тьфу!

Надо сказать, что Шохов порядком устал от всех этих пожарных дел, а от семейства Самохиных особенно. Кончался июль, самое теплое время. Мечталось выехать на воскресение куда-нибудь на речку, а то и на другую сторону в лес, где, по разговорам, уже пошли грибы. Хотелось побыть с сыном, показать ему и Валере здешние места, поплавать на лодке, порыбачить. А приходилось заниматься черт-те чем, не считая работы и дел по хозяйству, которые с приездом семьи нисколько не уменьшились, хоть Тамара Ивановна, а особенно Валера, помогали ему как могли.

Валеру надо было уже устраивать на работу. Но Шохов медлил, хоть было договорено, что малый пойдет в одну из бригад на водозаборе. Жене он говорил, что хочет, чтобы юноша немного обжился и отдохнул, но про себя рассчитал другое. Стояли погожие деньки, и всяческие доделки по дому требовали не одних рук. С подмастерьем Шохов мог управиться побыстрее.

В какой-то свободный вечер они вдвоем соорудили печечку на заднем дворе и попробовали формовать и обжигать кирпичи, а потом и черепицу на крышу. Глина и впрямь оказалась лучше некуда. А тут еще начала поступать из Москвы от матери Тамары Ивановны облицовочная кафельная плитка. Плитка была выбрана со вкусом: молочно-голубая с белыми разводами.

Бросив обжиг глины, Шохов переключился на кафель. И хоть Тамара Ивановна слабо протестовала, что Шохов не дает отдыхать ребенку (это Валерий-то ребенок!), Шохов, посмеиваясь, отвечал, что это ему как производственная практика. Лучше, чем в доме, нигде Мурашка-младший не научится делу.

— Чем крепят плитку? — спросил Шохов Валерия с ходу.

Тот помолчал, он вообще-то был молчалив, коротко ответил, что плитку надо крепить цементным раствором или бустилатом. Можно, конечно, и масляной краской, мастикой...

— А чем лучше? — настаивал Шохов.

Валерий продолжал терпеливо отвечать, что все зависит от поверхности, насколько она ровная.

— Ну, а если она как у нас, то есть не очень ровная? А если на печку?

— Тогда раствор нужен.

— Приготовь,— предложил Шохов.

— Одну часть цемента нужно смешать с тремя — пятью частями песка, потом развести водой до консистенции очень густой сметаны. В воду для увеличения прочности...

— Ты не говори, ты делай,— сказал Шохов.

И уже перед тем как класть плитки, снова спросил:

— Откуда облицовку кладут? Снизу аль сверху?

— Не знаю,— буркнул Валера.

— Не знаешь — учись. А не сердись. Облицовку кладут снизу, чтобы плитки не сползали. Смотри.

Шохов привычно мастерком бросил на кирпич раствор, разровнял его и ровным рядком положил плитку, удаляя выступающий раствор влажной тряпкой. Лепил и еще успевал поучать:

— Приехал сюда, у меня и был-то в чемоданчике кроме белья инструмент каменщика: мастерок да кирочка, да отвес с уровнем. А еще кругляш! Видел в углу? Это отпил от моего деревенского дома. Где, значит, я родился.

— А зачем он нужен? — спросил Валера, пристально наблюдая за дядей Гришей, что и как он делает.

— Как зачем? Память!

— Кругляш-то?

— А что же... Вот смотри, как режут плитку. Стеклорезом проводишь, поглубже, значит, до основания глазури. А потом ударом...

— Можно, я попробую,— попросил юноша.

— Пробуй, — сказал Шохов. И добавил как бы мимоходом: — А кругляш все-таки память. Его дед мой ставил, когда избу строил. А мне чего ж забывать об этом, да?