Василий Дюбин - Анка

— Чего противиться? Кто же не захочет надеть новые брюки, рубаху или иметь в достатке стиральное мыло? Нет, всей артелью должны вступить в кооператив.

— Ты, Жуков, чудак. Будто я сам не желаю этого. Вот соберем людей и потолкуем. — Увидев представителя треста, Кострюков спросил: — Почему не привез деньги? Отказали?

Тот бросил на стол брюхастый портфель.

— Вот они.

Жуков недоумевающе посмотрел на него.

— А мне вчера что сказал? Не дали, мол…

— Не мог я, не мог! Ведь ты не один был. И так всю ночь не спал. Издергался весь. Шутка ли — полный портфель денег. Надо раздать их.

— Душин, скликай рыбаков, — распорядился Кострюков.

Первым явился Панюхай. Он просунул в дверь голову, осмотрелся и прошел к столу.

— Задаток, сказывают, давать порешили?

— Аванс, деда, аванс.

— Ишь ты. Кому же положено?

— У кого трудодни имеются.

— А у меня с рожденья они. И теперь за дочку трудюсь.

— Вот, вот… — представитель треста развернул список и повел сверху вниз пальцем. — Так и записано. Сорок рублей тебе. Распишись.

Панюхай взял ручку, повертел, недоверчиво спросил:

— Где?

— Вот тут.

— А деньги?

— Пиши, пиши.

Панюхай припал к столу и заскрипел пером.

— Все крестики ставишь? Хоть бы фамилию научился писать.

— Везде кресты ставлю. А то помру, некому будет. Дочке не дозволено, — ухмыльнулся Панюхай, пересчитывая деньги.

На крыльце послышались тяжелые шаги. Отворилась дверь, и в комнату шумно ввалились рыбаки. Представитель треста развернул другой список, махнул Павлу:

— Ну-ка, сокол, налетай!

Павел подошел к столу, расписался и, небрежно сунув в карман деньги, направился к выходу.

— Ого! — изумился кто-то. — Девяносто целковых!

Павел остановился, порылся в кармане и вынул два червонца.

— Для своих людей ничего не жалко. Вот вам, — он бросил деньги на пол, — на пропой!

Кострюков вышел из-за стола, поднял деньги и вернул их Павлу.

— Белгородцев! Брось старые атаманские привычки.

В это время в совет вошли Сашка, Дубов, Зотов и Анка. Павел заносчиво вскинул голову:

— Как знаете. А ежели плох я, отправьте к отцу…

Он растолкал стоявших у двери и вышел.

Рыбаки молча переглянулись.

— Видали? — возмущенно сказал Кострюков.

— Памятен еще нам его батька.

— Правильно, что в артель пока не взяли его.

Кострюков объявил:

— После получки идите в кооператив. Товары привезли.

Панюхай и в кооператив явился раньше всех. Протер платком глаза, обстоятельно все осмотрел. Увидел мануфактуру, мыло, сахар, крупу, макароны. Левее — нитки и крючки. Хлопнул себя по карману и обратился к продавцу:

— Наши деньги, ваш товар!

— Можно и так.

— Ну-ка, нитку покажи. — Попробовал на зуб. — Хороша. И сорочо́к есть? Ишь, ты… Кому же их?

— Артели. Правление забирает.

За прилавком в углу Жуков и Григорий беседовали с заведующим магазином.

— Райпотребсоюз непременно должен открыть столовую.

— Я буду толкать, — сказал завмаг.

— Толкайте сильнее. Откладывать нельзя. А пока мы временно сами организуем. — Жуков обернулся к Панюхаю: — Нитку мы забираем всю, отец! Будем вязать новые сети!

— Так ты мне препоручи. Я мастак на это дело. В помощь баб себе подберу.

— Ладно, — и Жуков опять вернулся к прерванному разговору.

Панюхай выложил на прилавок деньги, прикрыл их ладонью.

— Ну-ка, братец, отрежь мне на портки, да скажи, сколько денег тебе отвалить.

Жены рыбаков толпой явились в магазин. Пришли и остались. На полках соблазнительно пестрела мануфактура, лежали шоколадного цвета куски мыла, в мешке с отвернутыми краями белым букетом расцветал сахар-рафинад. И как только на пороге показывался рыбак, жена брала его за руку и вела прямо к заведующему:

— Пишись в кооператив.

— Дай хоть опомниться…

— Пишись! Чего деньги жилить? Дети голяком и сами в лоскутках. Довольно брюхом светить!

А получив книжку, тянула мужа к прилавку.

— Вот еще в ком силища, — указывал Кострюков на женщин. — Только разбуди ее…

— Ого!.. — подтвердил Жуков и обратился к Григорию: — Задерживай народ. Скажи — на минутку. А то опять времени не выберем.

Рыбаки расселись в палисаднике, закурили трубки. Женщины стояли поодаль, рассматривали ситец, примеряли, что пойдет на кофточку, а что на юбку, жевали пряники, делились догадками:

— Авансы выдали, товарами уважили. Что же еще?

— Может, и еще что-нибудь припасено.

— А гляди — с нас потянут…

— Не греши…

Григорий и Жуков вышли на крыльцо.

— Не теряй времени! Начинай, — сказал Жуков.

Григорий поднял руку.

— Товарищи! Я насчет столовой.

— Что-о-о-о?

— Столовой… — повторил Григорий.

— И чего зря народ держали?

— Не зря. В скором времени райпотребсоюз откроет здесь столовую. А пока мы должны временно организовать сами.

От гурьбы женщин отделилась Акимовна, подошла к Васильеву:

— Гриша, хорошее дело вы затеяли. Дюже хорошее. Столовая, — она приложила к горлу ладонь ребром, — во как нужна нам!

— А тебя, Акимовна, в поварихи, а? — сказал Панюхай и повел вокруг вопросительным взглядом.

— Дельное предложение, — согласился Григорий.

— Она, стал-быть, Акимовна-то, — продолжал Панюхай, — что тебе борщ скусный сготовит, что шорбу сварит или другие разные кушанья — пальчики до мослов обсосешь.

— А как ты, Акимовна, согласна быть главной поварихой? — спросил ее Васильев.

— Согласная, Гриша. Только вы скореича открывайте столовую.

Кто-то из рыбаков крикнул:

— Кому она нужна, ваша столовая?

— А разве мало у нас одиноких людей? — возразила Акимовна.

— А семейным зачем?

— Затем, чтобы матерей избавить от кастрюль. И разве плохо будет той матери, у которой пять-шесть детей? И еще затем, — сказал Григорий, — чтобы позорный «котел» уничтожить!

— О чем ты?

— Какой котел?

— А тот самый, который центнерами пожирает рыбу! Ведь каждый день мы берем «на котел», но берем в три-четыре раза больше, чем положено в сутки! Выходит так, что мы расхищаем государственное добро.

— Да ты что?

— Кто похищает?

— Что же кушать, ежели «на котел» не брать?

Кострюков отстранил Григория, шагнул вперед:

— Погодите!

Рыбаки поутихли.

— «Котел» мы ликвидируем. В доме Урина открываем столовую. Кто не желает питаться в столовой, получай продукты на руки и с весу. А чтобы доказать, что «котел» позорное дело, мы сейчас сделаем повальный обыск. И меня, и тебя, и его обыщем. Всех! Дело кровное, наше, и интерес общий.

— Эх, те!.. Рабо-о-ота! — И Сашка переглянулся с ребятами.

— Ну, братцы? Ведь в газете прописали о нас. Славные, мол, рыбаки. Наперед рвутся. Чести какой добились. А теперь в «котле» топим честь-то эту?

С земли поднялся Краснов, бросил под ноги шляпу.