Василий Дюбин - Анка

«Это он… Яшенька…» — и кинулась к окну, но увидела только косую тень, быстро пронесшуюся через улицу в направлении посадочной площадки.

Анка заперла дверь кабинета и уже на ходу бросила Бирюку:

— Поторопись со списком… я скоро вернусь…

— За список, Анна Софроновна, не беспокойтесь. Через час будет готов.

Анка вышла на улицу. Самолет сбавлял газ, шел на посадку. Из-за угла выскочил запыленный «газик». Шофер, увидев Анку, остановил машину, выпалил скороговоркой:

— Где секретарь райкома?

— В море.

— Эх, черт побери! — с досадой крякнул он.

— Да он скоро вернется. Вы поезжайте на МРС и ждите его там. Рыбаки обещали быть дома к обеду.

— К обеду? — ужаснулся шофер. Однако рывком сорвал с места машину и помчался к берегу…

Обливаясь по́том, Анка почти бежала. За хутором остановилась, перевела дыхание. Она видела: самолет, подпрыгивая, пробежал немного и остановился; вот летчик вылез из кабины, стал на крыло и спрыгнул на землю; техник-моторист, поговорив с ним о чем-то, скрылся в сторожке и вышел оттуда со свернутыми постельными принадлежностями. Прежде чем направиться к самолету, он протянул руку в сторону Анки, стоявшей на окраине хутора.

И тут-то в голову Анке пришла страшная мысль, от которой она ощутила во всем теле озноб…

«Да это ж он прилетел проститься со мной… Ну, конечно, проститься… Вот и моторист садится в самолет… Значит…» — и она опрометью бросилась навстречу летчику, не переставая кричать:

— Яша!.. Яшенька!..

Но вдруг она остановилась с широко открытыми глазами, безмолвная и окаменевшая… И рост, и размашистая походка, и коричневого цвета шлемофон — все напоминало о нем, о родном и любимом человеке, но лицо!.. Оно ей совершенно не знакомо.

— Простите, — козырнул летчик, — вы Анна Софроновна Бегункова?

Анка молча кивнула головой.

— Я от товарища Орлова… Он срочно отозван командованием… Вам, наверное, известно уже о вероломном нападении…

— Да, да! — как-то машинально проговорила Анка.

— Так вот… Он передал вам записку…

— Что? — вскрикнула Анка и ухватилась за руку летчика. — Где он?

— Я же вам сказал, он срочно отозван командованием. А вот записка вам от него.

— Ах, записка!.. Спасибо… — она разжала пальцы, выпустив руку летчика, взяла сложенный вчетверо листок, вырванный из блокнота. — Вы уж извините меня… — и стыдливо опустила голову.

— Ничего, ничего. Это вы извините. Я должен сейчас же улетать.

— Так скоро?

— Ни минуты больше не могу задерживаться. Прощайте! — и он пожал Анке руку.

— Вы увидите его? — спросила Анка.

— Не знаю. Может, и придется встретиться. Все может быть.

— Да, да… Вы обязательно должны встретить его… Скажите ему, что я… Да он и сам знает… — голос ее оборвался, и она отвернулась. Из глаз неудержимо хлынули слезы.

— Хорошо, Анна Софроновна! Я передам. Прощайте, — летчик побежал к самолету.

Анка почувствовала, как у нее внезапно слабеют, подламываются в коленях ноги, и она опустилась на жесткую, выжженную солнцем траву. Силы оставили ее. Она развернула записку и прочла наспех набросанные карандашом короткие строки:

«Милая, родная Аннушка!

Я очень тороплюсь. Жди письма. Це-

лую, люблю навсегда.

Яков».

— Куда же ты улетел, Яша?.. — сдерживая рыдания, прошептала Анка. — Когда же я теперь увижу тебя?.. Ах, счастье!.. Счастье… Ты только издали улыбаешься: мне, а в руки не даешься…

Еще до захода солнца на морском горизонте показалась флотилия Бронзокосской МРС.

Суда шли с разных сторон, и по мере их приближения к Косе интервалы между ними заметно уменьшались. Моторы работали с полной нагрузкой, и от набегавших волн, ударявшихся о форштевни, разлетались в стороны фонтаны сверкающих брызг.

Слева от «Буревестника» шли «Темрюк», «Азов» и «Ейск», справа — «Таганрог», «Керчь», «Бердянск», «Мариуполь». У самой Косы интервалы сократились настолько, что суда сблизились вплотную. Зотов сложил ладони рупором, крикнул с «Темрюка».

— Слыхали?

Дубов кивнул головой.

— Видать, придется сменить винцарады на шинели, а дубовые колотушки на винтовки!

— Нужно будет — сменим! — ответил Дубов. — А перед фашистской сволочью, головы не склоним. Это им не Франция и не Австрия, а Советская Россия!.. — и он поднял руку со сжатыми в кулак пальцами.

«Буревестник» обогнул косу и вошел в залив. Жуков стоял, прислонившись спиной к мачте, и смотрел на берег, усеянный людьми. Он не заметил ни одного взмаха платком, ни одной поднятой для приветствия руки, не услыхал: ни одного радостного возгласа, которыми обычно хуторяне встречали рыбаков, благополучно возвращавшихся с моря домой. Люди, пришибленные общим горем, внезапно обрушившимся на них, стояли печальные и безмолвные. И Жуков понимал, как неизмеримо велико это горе, как глубока боль, которую ощутил в своем сердце каждый советский человек, узнав о вероломном нападении гитлеровских разбойников…

На пирсе стояли Кавун, Васильев и Кострюков, поджидая суда. Первым пришвартовался «Буревестник». Становились на прикол поочередно «Темрюк», «Ейск» и остальные суда. На деревянном помосте пирса сразу стало людно.

— Это чудовищно… но факт… — покачал головой Жуков, подходя к Васильеву, Кавуну и Кострюкову. — Какая неслыханная подлость! Без объявления… из-за угла напасть.

— Они на рассвете, когда люди спали, наши города бомбили, — сказал Кострюков. — По радио передавали.

У Жукова задергалась щека.

— На рассвете?.. Города бомбили?..

— Бомбили, — подтвердил Васильев. — Севастополь, Одессу, Киев, Минск…

К Жукову подошел шофер, слегка потянул за рукав гимнастерки:

— Андрей Андреевич, едемте скорее. Вас вызывают в обком.

— Едем, едем, — заторопился Жуков. — До свидания, товарищи…

На взгорке, у обрыва, возле райкомовской машины стояли Анка и Евгенушка. Девочки играли в стороне, о чем-то беззаботно щебетали. Дубов сдавал приемщику рыбу, и Евгенушка дожидалась его. Жуков поздоровался с подругами, пристально посмотрел на них, спросил Анку:

— Орлов был на Косе? — тут же, досадуя на себя, подумал: «К чему этот вопрос?»

Анка покачала головой:

— Нет, не был. Прилетал его товарищ. Орлова срочно отозвало командование.

— Так… — задумчиво произнес Жуков. — Война — не мать родна.

Евгенушка заплакала.

— А вот падать духом не следует, Евгения Ивановна. Надо крепиться.

— Андрей Андреевич, пора, — напомнил шофер.

— Поехали, — Жуков сел в машину. Он еще раз взглянул на Анку и Евгенушку, ободряюще сказал: — Крепитесь! — и кивнул шоферу: — В обком!..

Всю ночь шли приготовления к проводам рыбаков, призванных по мобилизации. Во всех окнах светились огни, никто не спал. До сна ли было? Война — не прогулка, и все понимали, что многим не суждено вернуться в родной дом.