Варткес Тевекелян - За Москвою-рекой. Книга 2

В ответ Николич достал из бокового кармана пиджака паспорт и билет на самолет и протянул Юлию Борисовичу.

— Здесь соблюдены все формальности. Вы можете вылететь в Брюссель через Париж в любой день, не позже трех недель со дня прибытия в Москву, чтобы не просрочить визу.

Юлий Борисович приоткрыл обложку паспорта и краешком глаза посмотрел на первую страницу. Паспорт был на имя Иована Николича, и там красовалось то самое фото, которое он дал Марченко. Николич взял из его рук паспорт и положил себе в карман.

— Пусть пока будет у меня. За день до вашего отъезда мы поменяемся паспортами. Вы превратитесь в аргентинского подданного Иована Николича, русина из Югославии, а я стану Юлием Борисовичем Никоновым.

— Понимаю, вы осядете здесь, а Иован Николич возвращается обратно.

— Приятно иметь дело с понятливым человеком. С языком у вас не могут возникнуть недоразумения, вы хоть и аргентинский подданный, но не аргентинец, и испанский язык знать не обязаны. К тому же испанский у вас не в ходу и вряд ли кто заговорит с вами по-испански, а по-английски, насколько мне известно, вы немного говорите, этого вполне достаточно, чтобы выкрутиться из любого положения. Как видите, все продумано до мельчайших подробностей. Вообще-то мой вам совет: постарайтесь говорить как можно меньше, да или нет, вот и все.

— Господин Марченко обещал помочь мне еще в одном деле…

— Что вы имеете в виду?

— Помочь переправить за границу еще немного денег в иностранной валюте, может быть, некоторое количество золотишка…

— В вашем паспорте имеется справка о том, что вы везете с собой в Советский Союз двенадцать тысяч американских долларов. За две недели пребывания в Москве вы могли истратить три, от силы четыре тысячи долларов. Следовательно, смело можете взять с собой тысяч восемь… Что касается золота, сейчас ничего не могу сказать, нужно хорошенько поразмыслить о возможных вариантах.

На этом они расстались.

Юлию Борисовичу не попалось ни одного свободного такси. Ехать же в переполненном троллейбусе не хотелось, и он шагал от остановки к остановке в надежде поймать машину.

Наконец-то!.. Еще несколько дней, и он очутится там, где есть широкий простор для деятельности делового человека! Правда, там все гонятся за деньгами, и, возможно, ему будет трудно на первых порах. Нужно помнить об этом и по возможности обеспечить себя деньгами и ценностями. Он перебирается в свободный мир не для того, чтобы и там тянуть лямку, — с него хватит, он достаточно натерпелся здесь!.. Собственно говоря, с кем и с чем он расстается, что оставляет здесь, о чем ему жалеть? Отчизна, народ, друзья, товарищи? Пустое! Все это придумано сильными мира сего для наивных и легковерных людей. Его, Никонова, отчизна там, где ему хорошо живется… И как хорошо, что он не связал свою судьбу с Музой!

Утром он явился на работу и объявил всем, что тяжело заболел. Рентген обнаружил в его легких каверны, врачи посоветовали немедленно ехать в Крым и серьезно заняться лечением. Достать путевку в санаторий так скоро вряд ли удастся, поэтому он вынужден ехать дикарем, а там видно будет.

Сослуживцы отнеслись к его несчастью сочувственно, директор фабрики долго уговаривал его остаться, обещал достать ему бесплатную путевку в туберкулезный санаторий. Юлий Борисович повторял одно и то же — «Здоровье превыше всего». Он попросил директора оформить расчет, не дожидаясь положенных по закону двух недель, и выдать ему на руки трудовую книжку, — кто знает, как долго затянется лечение? Может быть, ему придется поступить в Крыму на работу…

Получив от главного бухгалтера заверение, что к утру ему приготовят полный расчет, Юлий Борисович, не теряя времени, отправился в Красково, чтобы сообщить о своем отъезде Бороде и Шагову.

Итак, на работе все обошлось благополучно. Никто не усомнился в искренности его рассказа, все сочувствовали бедному механику. Казарновского и Шагова так просто вокруг пальца не обведешь. Не дай бог вызвать у них тень подозрения, ради спасения собственной шкуры они пойдут на все, ни перед чем не остановятся. Но ведь Юлий Борисович тоже не лыком шит, он с блеском сыграет роль больного великомученика. Обмануть таких многоопытных дельцов, как Соломон Моисеевич Казарновский и Аркадий Семенович Шагов, — это тоже что-то стоит. Интересно было бы увидеть их физиономии, когда они узнают правду.

Вот и Красково. Хороший поселок, ничего не скажешь, — сухо, пахнет хвоей, и под ногами хрустит песок. Борода знает, где нужно жить, здесь чистый воздух и дышится легко.

Рассказ Юлия Борисовича о кавернах в легких Борода слушал с застывшим лицом, словно буддийское божество, ничем не проявляя своего отношения к его словам.

— И надолго вы собираетесь в благодатные края? — наконец безучастно спросил Борода.

— Трудно сказать!.. Буду делать все возможное, чтобы вылечиться поскорее… — Лицо Юлия Борисовича выражало безысходную печаль и покорность судьбе.

— Что же, бог вам в помощь. Мой вам совет: живите незаметно. И… и на время забудьте мой адрес. Письма писать не надо, — я не люблю их читать.

— Соломон Моисеевич! Не тревожьтесь, я не подведу вас ни при каких обстоятельствах!..

— Иначе и быть не может, — мы ведь с вами привязаны к одной колеснице… Претензий друг к другу тоже, кажется, не имеем.

— Что вы! Я очень и очень благодарен за все, что вы сделали для меня. Перед отъездом постараюсь заглянуть к вам попрощаться.

— Зачем? Долгие проводы — лишние слезы. Вам нужно собираться в дальнюю дорогу, и дел, видимо, много. Попрощаемся сегодня. Бог даст, вы поправитесь и скоро вернетесь к нам.

Юлий Борисович поднялся. «Вот черствый человек, — никакой привязанности». Впрочем, такой вариант его вполне устраивает: чем меньше разговоров с Бородой, тем меньше риска выдать себя.

На этом и закончился разговор с Бородой, а Шагова он не застал дома.

Вечером, в назначенный час, пришел Николич. Он внимательно оглядел комнату, заглянул даже за ширму и, отказавшись от вина, попросил перейти к делу. Ему необходимо знать биографию Юлия Борисовича с мельчайшими подробностями. Он должен знать о детских годах и родителях Юлия Борисовича, название улицы, где они жили и где находилась школа, фамилию директора школы и нескольких преподавателей. Он попросил рассказать о годах учебы в текстильном институте, вспомнить профессоров, рассказать, где, на какой улице Москвы находилось общежитие студентов, кого из товарищей он хорошо помнит, описать их внешность. Куда, он поступил на работу после окончания института? За что его судили и где находится лагерь, куда его сослали? Обстановка в лагере, чем там занимался Юлий Борисович? Кого встретил, и почему его освободили досрочно?