Виталий Закруткин - Плавучая станица

Василий вынул из полевой сумки блокнот, присел на край скамьи и сказал, не глядя на бригадира:

— Придется акт подписать, товарищ Талалаев.

— Какой акт? — не понял бригадир.

— О незаконном прилове молоди. У вас оказалось одиннадцать процентов недомерков, которых вы обязаны были сразу же выпустить в воду. Вы этого не сделали и погубили около десяти тысяч штук молодой рыбы, еще не имеющей промысловой ценности. Поэтому весь ваш улов отбирается мною и на вас составляется акт. Понятно?

Лицо Талалаева побагровело. Он расстегнул плащ, посмотрел на Мосолова, на Головнева и прогудел растерянно:

— Это чего ж такое? Сколько ловили, никогда никакие акты не составлялись, а тут на тебе! Как же так, товарищ инспектор? Что я рыбакам своим скажу? Люди двое суток с воды не выходили, задание свое перевыполнили, улов государству сдают, а их заместо благодарности по голове стукают? Хорошенькое дело!

Он все больше повышал голос, его слушали Мосолов, Головнев, матросы с катера, девушки-засольщицы, рыбаки на пришвартованных к катеру баркасах, и Василий понял, что сейчас начался тот трудный поединок, который будет длиться до тех пор, пока он, Зубов, не добьется на своем участке самого строгого соблюдения правил рыболовства.

Подойдя к двери, Василий коротко бросил сидевшему на трапе матросу:

— Принесите корзину с пробами.

Тот сбегал вниз и, тяжело дыша, внес и поставил на палубе большую корзину, в которой лежала уже потускневшая снулая рыба самых малых размеров.

Зубов толкнул корзину носком сапога и спросил негромко:

— Это что такое, по-вашему?

— Известно что: рыба, — попятился Талалаев.

— Рыба? Какая рыба? Кому вы очки втираете? Вы что, первый год рыбу ловите? Не можете молодь отличить от взрослой рыбы?

— Зачем первый год? — обиделся Талалаев. — Я двенадцать лет бригадиром рыболовецкой бригады работаю, могу еще некоторых образованных поучить уму-разуму.

С трудом сдерживая гнев, Василий спросил:

— Вам известна инструкция о прилове молоди?

— Известна, — проворчал бригадир.

— Вы знаете, что ваша бригада нарушила эту инструкцию и довела прилов маломерной рыбы до одиннадцати процентов?

Талалаев хмыкнул в жесткие, нависшие над губой усы:

— Я, товарищ инспектор, не могу рулеточкой обмерять каждую рыбину да в блокнотик размеры ее записывать. Мое дело — выполнять государственное задание добычи рыбы, а кому нужно, нехай берет сантиметр да хвостики рыбам обмеривает от нечего делать.

Зубов побледнел, медленно подошел к Талалаеву и сказал раздельно:

— Вы что, серьезно это говорите или дурака валяете? В том и другом случае вы отстаиваете преступные по отношению к государству действия, и я обязан пресечь их, товарищ бригадир. Извольте подписать акт о конфискации улова. При моих пробах присутствовали два рыбака из вашей бригады, которые уже подписали акт.

Он протянул Талалаеву бумагу, и тот, посмотрев на председателя, послюнявил карандаш и поставил в нижнем углу бумаги свою подпись.

— Это еще не все, — сказал Зубов. — Предупреждаю вас в присутствии председателя колхоза: если еще хоть один раз будет замечен прилов молоди выше восьми процентов, я вообще не разрешу ловить рыбу на Таловой тоне, о чем сообщу в управление рыбоохраны, в Госрыбтрест и Рыбаксоюз. Понятно?

— Понятно, — проворчал Талалаев.

— Можете идти.

Повернувшись к Головневу, Василий сказал:

— Михаил Степанович, весь этот улов исключите из плана добычи колхоза, сдайте на завод по сниженной цене, а деньги отчислите в доход государства.

Когда бригадир ушел, Мосолов раздраженно чиркнул спичкой, закурил и сказал Василию:

— А вы все же не правы, товарищ Зубов. На первый раз можно было предупредить Талалаева. Ведь не для себя же человек старался, для колхоза. И потом, нельзя соблюдать только мертвую букву закона и колхоз подсекать.

— Знаете что, Кузьма Федорович, — нахмурился Василий, — колхоз должен работать честно, а его руководство не должно втирать очки государству и выполнять план за счет рыбной молоди.

Мосолов угрюмо посмотрел на него и толкнул локтем начальника рыбцеха, хранившего гробовое молчание:

— Как вам это нравится?

Головнев усмехнулся, но ничего не сказал. До поры до времени он решил соблюдать строжайший нейтралитет. Подняв за хвост маленькую снулую таранку, он покачал головой:

— Рыба действительно не очень… молодая рыбка… А погуляй она годика два, из нее полноценный продукт получился бы…

Михаил Степанович сдал капитану заводского катера улов Талалаева, вычеркнул из графы суточного плана всю эту рыбу и пошел домой.

Через час рыбаки с хутора Судачьего с удивлением увидели, что поднятый с утра на Голубовской мачте красный флаг вдруг куда-то исчез.

— Что там за чертовщина у голубовцев? — разводили руками судачинские рыбаки. — Вроде ведь висел флаг, значит, суточное задание было выполнено, а потом чего-то приключилось.

— Может, утоп баркас с добычей? — предположил кто-то.

— Надо бы послать верхового, пущай узнает, чего там стряслось…

Посланный судачинским рыбколхозом верховой по возвращении на тоню обескураженно сообщил, что новый инспектор рыболовного надзора отобрал у голубовцев весь улов второй бригады и составил на бригадира акт о незаконном прилове молоди.

— Гляди, какой завзятый! — качали головами рыбаки. — При старом инспекторе у них этого не бывало, мирно жили…

…Сойдя с катера, Василий Зубов уселся на бревно возле лодки, уже спущенной на воду.

День был теплый, солнечный. Река сияла так, что на нее больно было смотреть. Моторист Яша, развалившись на борту лодки, подремывал, жмуря свой единственный глаз. Василий молча курил. Осматривая левый и правый берег, он видел, как ловят рыбу станичные удильщики: ниже Церковного рынка, стоя на камне, удил старый учитель-пенсионер Тимофей Тимофеевич; неподалеку от него, на плоскодонном каюке, устроились трое мальчишек с лесками; на левом берегу ловили удочками старики из полеводческого колхоза; сидя на пароме, ставил лески чистенький благообразный дед Авдей.

Удочками и лесками ловить рыбу разрешалось, и никто из удильщиков не обращал внимания на сидящего у лодки инспектора. Только две женщины, стиравшие белье в реке, оглянулись на Василия и снова занялись своей работой.

Часов в двенадцать из станицы пришли Егор Талалаев и рыжий продавец сельпо Трифон. Они прошлись по берегу, посматривая на Зубова, постояли у парома, лузгая семечки и всем своим видом показывая, что им наплевать и на рыбу, и на реку, и на инспектора.

Пересмеиваясь и далеко заплевывая шелуху, они расположились на пароме, сели спиной к Василию и, пока дед Авдей крутился возле своих лесок, перебросились несколькими короткими, сказанными вполголоса фразами: