Александр Жуков - Высоко в небе лебеди

— Ангины никогда не будет! — Комиссар небрежно сплюнул.

— Маэстро, повторите! — вежливо попросил Чап.

— Запросто! — Думая, что в его способностях усомнились, Комиссар отхлебнул из бутылки и полоскал горло так долго, что лицо его от напряжения побагровело; он харкнул и победно посмотрел на Чапа.

— Маэстро, пожалуйста, еще разок! — все так же вежливо попросил тот; еле заметно подмигнул Сережке, который уже догадался, что Чап развлекается.

— Да я хоть сто раз!.. — Комиссар с готовностью запрокинул голову — водка, выплескиваясь изо рта, забулькала.

— Маэстро, вам эти процедуры ни к чему. У вас и так луженая глотка, — с непроницаемым лицом заметил Чап. Генка во все глаза смотрел то на него, то на Данилина и не знал: смеяться или нет.

— На горло не жалуюсь… — Комиссар почувствовал подвох, но по лицу Чапа нельзя было прочесть что-либо определенное, и, стараясь удивить еще больше, он лихо запрокинул голову и стал пить водку прямо из горлышка. Генка от искреннего восхищения поперхнулся. У Сережки водка вызвала в памяти кисловатую горечь микстуры от кашля, которую он пил, закрыв глаза, и тут же запивал сладким чаем; чтобы не видеть, как судорожно дергается острый кадык Комиссара, он отвернулся.

Выпив треть бутылки, Комиссар резко выпрямился и уткнулся в рукав пальто, жадно втягивая ноздрями солоноватый запах крашеной кожи, действовавший освежающе.

— Кто такую гадость делает, морду бы ему набить! — он, не глядя, протянул бутылку Сережке.

— Мы с Генкой вермуту себе купили.

— Они балуются только чернилом, — подтвердил Чап.

— Чуваки, к чему вы тут детский сад разводите? Чуваки! — Комиссар, пренебрежительно выпятив нижнюю губу, укоризненно посмотрел на Сережку, потом — на Генку. — Может, вас ночью мамаши на горшок сажают? Может, вам сисю дать? — Он так сморщился, что казалось, вот-вот заплачет от досады и разочарования. — Люблю посмотреть на пьяную мелюзгу. Это же — цирк! — шепнул он Чапу и, пальцем отчеркнув уровень в бутылке, умоляюще протянул: — По наперсточку, чуваки!..

Чап скучал. Джинсы ему не принесли, компания собралась в самом мизерном составе; предложение Комиссара немного оживило его; он насмешливо прищурился:

— Гвоздик, матери, что ли, боишься?

— Да нет, — спокойно пояснил тот, — она сегодня в третью смену пойдет. Потом два часа в кладовой посидит и пойдет в первую.

— Она у него, как и моя, — уборщица, — ответил на недоуменный взгляд Комиссара Данилин.

— Гвоздик, я тебя не понимаю… Чтобы запах отбило, мятных таблеток дам. — Чап не любил церемониться и больно уколол Сережку: — Я тебя всегда считал самостоятельным человеком, потому и взял в нашу компанию.

Отступать было некуда: Данилин, Комиссар, Чап смотрели на него откровенно презрительно; только Генка Быков сочувствующе сопел носом. «Да чего я упрямлюсь-то? Выпью немножко, что меня, убудет, что ли?.. Красное же выпиваю — и ничего…» — поспешно уговаривал себя Сережка. Данилин, Комиссар и Чап уже смотрели на него с легкой насмешкой, как на мокрого воробья, который изо всех сил пыжится, трясет намокшими крылышками и, цепенея от ужаса, не может взлететь; в панике ему кажется, что все сильнее, сильнее рубит воздух крылышками и вот уже чувствует привычную упругость воздушных потоков и даже — неслышное парение в бездонной высоте, а сам забивается все глубже и глубже в липкую грязь на обочине дороги.

— Гвоздик! — нетерпеливо напомнил Чап.

Сережка покрылся испариной, представив, что его сейчас прогонят; даже затрещины не дадут, а просто отвернутся, и он лишится привилегий компании Чапа, и справедливость, с таким трудом восстановленная, будет нарушена.

— Я чего?.. я сейчас! — Он торопливо схватил бутылку — горло обожгло, из глаз выкатились слезы, но Сережка протолкнул внутрь нестерпимо горький первый глоток; в его голове промелькнуло удивленное: «Только и всего!..», и он глотнул еще раз… выронил бутылку, суматошно замахал руками.

— Запей! — Комиссар сунул ему бутылку вермута, и Сережка, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, одержимый единственным желанием заглушить жгучее першение, выпил почти половину бутылки и закачался, поскольку дыхание перехватило. Когда он немного пришел в себя, увидел расплывающиеся, хохочущие лица.

— Крепись, чувак, атаманом будешь! — Чап покровительственно потрепал его по плечу. Понимая, что угодил, Сережка вымученно улыбнулся.

— Давай тебя крестить! — Комиссар сунул бутылку Генке.

«Попался, Быча! — не без злорадства подумал Сережка. — Посмеялся!.. Теперь моя очередь!» Генка, словно каждый день так делал, взболтнул бутылку и приложился губами к горлышку, замер; водка извилистой струйкой побежала по подбородку.

— Пей, чего зря добро разливаешь! — прикрикнул Данилин.

Силясь, Генка глотнул — глаза его выкатились из орбит. Комиссар еле успел подхватить падающую бутылку; загреб пригоршню сероватого снега и запихнул в по-галчоночьи раскрытый Генкин рот.

— Закусывай, а то, если все будут запивать, как Гвоздик, нам ничего не останется!

Генка выплюнул снег, рукавом вытер губы; по его лицу скользнула хитроватая усмешка. Сережка понял, что он мастерски разыграл судорогу и бутылку выронил специально. «Ну, хитрюга Бычок!» — искренне удивился Сережка, недоумевая, как туповатому, неповоротливому Генке удается обводить вокруг пальца не только ребят, но и взрослых.

Чап с той завораживающей ленцой, создававшей ощущение, что каждый его жест наполнен особым смыслом, разведя руки, повесил гитару на руку одного из борцов; смахнул с постамента снежинки, водрузил на него бутылку и рядом положил сырки.

— Это место создано для выпивки, — сказал он Комиссару. Чап любил разговаривать с новыми людьми. — Эти сошедшиеся в поединке человекообразные постоянно напоминают мне, что жизнь с незапамятных времен — борьба…

— Дудки! — несогласно мотнул головой Комиссар. Он слегка захмелел и уже чувствовал себя в компании на равных с Чапом. — Жизнь — это цирк!

— Лучше уж театр, маэстро, или кино, — с затаенной усмешкой поправил Чап.

— Нет, цирк! — упрямо повторил Комиссар. — Сила есть — платят за силу. Хохмить умеешь — тоже проживешь. Умеешь надувать щеки и корчить из себя начальника — будешь номера объявлять. Научишься, не моргнув глазом, надувать соседа — попадешь в фокусники. А те, кто ни хрена не умеют, те на билеты вкалывают!

— Интересно. А к кому же вы себя, маэстро, относите? — Чап иронично прищурился и хотел подмигнуть Сережке — единственному человеку, который мог сегодня оценить его игру. Тот стоял, как-то неестественно расставив ноги, и, натужно морща лоб, пытался вникнуть в суть разговора; ему было уже не до тонкостей Чапа.

— Каждому, кто мне задает такой вопрос, я предлагаю: давай руку, померяемся! — Комиссар медленно сжал кулак, и все увидели, как под кожей пальто буграми обозначились мускулы. — Сразу выясним, кто из нас работает в цирке, а кто приходит на спектакли.