Борис Лапин - Подвиг

Когда вышел закон об опасных мыслях и полиция начала хватать людей, братья говорили:

— Очень хорошее мероприятие! Мысль дана человеку для того, чтобы он держал ее в узде. Плохо, когда мысль старше человека. Конечно, Дзура обладает большим красноречием, чем мы. Что касается нас, то мы не щеголяем красивыми мыслями.

В глубине улицы, на которой жили братья, стояли пятиэтажные дома, выглядевшие мрачно и угрожающе. Корпуса их были грязны, узкие лестницы, привешенные к наружным стенам, были полны сора, рыбьей чешуи и листьев морской капусты. На открытых площадках, построенных над дворами, лежали матрацы, тесно приткнутые друг к другу. В этих домах жили рабочие текстильной фабрики Ута, ремесленники, изготовляющие щетки, шоферы и пешие извозчики, развозящие покупки из магазинов. В закоулках домов находили революционные листовки и фотографии политических смертников с белыми колпаками на лицах.

Было известно, что жильцы корпусов Ута — народ неспокойный, склонный к разрушительным идеям, недовольный, бурный и любящий собираться по вечерам. Их часто изымали из квартир, увозя в полицейские участки. Оттуда освобождались не многие. Возвратившиеся ходили по улице, не подымая глаз, и отвечали на вопросы бодро и преувеличенно быстро: «Об этом не имеем суждения», «Живем не тужим», «Благодарю вас».

Утром, когда Йуске выходил из дому, сосед говорил ему незаинтересованным голосом:

— Произошли некоторые события. Вчера исчез Кураюки. Говорят, он думал, что Япония должна жить в мире со своими соседями, а не то может всякое случиться, — вот как он думал.

— Я ожидал от него всего, но то, что вы рассказываете, меня удивляет.

Оставаясь вдвоем, братья говорили: «Надо быть очень осторожными. Могут подумать, что мы думаем, чего мы не думаем». И младший почтительно кивал старшему головой.

Осторожность оказалась трудным делом. Опасных мыслей было больше, чем людей. Случалось, собеседник в разговоре упоминал имя Маркса, нужно было ответить, что Маркс — создатель антияпонского и уродливого учения, но собеседник уходил раньше, чем братья успевали это сказать. Потом целый день они мучились тоскливыми угрызениями страха.

В книжной лавке, куда Кендзи забрел купить роман нового мэтра, один из покупателей внезапно сказал ему:

— Невероятно расстроился от чтения книги Ф., где описывается судьба бастующих женщин в интернатном бараке.

В лавку Йуске приходили покупатели, рассказывавшие разные случаи из жизни. Это были небогатые люди. Они покупали четверть связки бананов или сушеную рыбу; и кто их знает — истории, которыми они так щедро делились, не были ли с высшей точки зрения вредными и плохими.

В ответах братьев была маниакальная настороженность, приводившая некоторых к убеждению, что братья что-то скрывают. Хозяин рисоварни, куда захаживали Йуске и Кендзи, высказал это первый. Он был членом старовоенной дружины и постоянно кричал какие-то маршевые слова.

— Что же, богатыри, — однажды сказал он, — холод — прекрасная вещь. Нам надо податься в Сибирь. Это будет поинтересней, чем корпеть на вашей улице.

— Осака — великий город, и наша улица неплоха, — уклончиво сказал Кендзи, не желая ругать японский город.

— Значит, вы не согласны? — закричал рисовар, — По-вашему, не нужно плыть через море? Не нужно добывать империи сушу? Странно мне узнать эти мысли.

После этого случая братьев обуял страх. Боясь стать подозрительными, они сделались болтунами и охотно говорили об иностранном злодействе, коварстве рабочих, о гороскопе, предсказывающем победоносную битву с четырьмя северными медведями, и о доблести пхон-янгского коменданта.

Они останавливали малознакомых людей, которых считали квартальными шпионами, и вдалбливали им в голову свое восхищение законами, не брезгуя намекать, что лысый Токунага позволяет себе хитрую болтовню и загадочно пыхтит трубкой, когда спрашиваешь его о политике.

Йуске отослал свою жену к родителям. Братья решили, что так будет спокойнее: она передает все услышанное в дом отца. Пусть убирается наушница!

Они стали готовить обед и мыть посуду по очереди. По вечерам они рано ложились спать и тушили свет, чтобы проходящий полицейский чин не сказал: «Ого, братья любят читать книжечки».

Однажды перед сном Йуске, разворачивая ватный матрац, сказал:

— Каждый день перед нашим домом пылят солдаты, это становится нестерпимым. Я начал кашлять.

Кендзи, не подумав, ответил:

— Они и ночью стучат ногами, я не сплю от шума, который они делают. Когда это кончится!

Замолчав, они лежали в темноте, разделенные поблескивающей желтой циновкой. Через полчаса старший сказал:

— За слова «Когда это кончится» могло бы тебе влететь, если бы кто-нибудь слышал.

— Ты ведь сам сказал: «Это становится нестерпимым», — возразил Кендзи.

Они опять замолчали, ворочаясь на матраце без сна.

— Но кто может об этом узнать? — спустя десять минут сказал Йуске. — Ты не скажешь, разумеется. Если бы ты сказал, то и я бы рассказал про тебя.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь? — ответил Кендзи. — Ты первый сказал: «Нестерпимо». Не имеет значения. Мы братья, мы очень любим друг друга.

Они не спали всю ночь. Под утро, когда стало сереть и по улице, стуча и бряцая, прошел отряд пехотинцев, один из братьев сказал:

— Ты, конечно, не донесешь о том, что было вчера?

— Надеюсь, и ты не думаешь так поступить?

Убрав постели, они приняли ванну, оделись и позавтракали. Выйдя на улицу, розовую от весеннего солнца, они разошлись в разные стороны.

Кендзи свернул в переулок и нервно зашагал, размышляя о происшествиях этой ночи.

«Нехорошо, — подумал он, — когда между братьями возникают подобные недоразумения. Тем более что мы так любим друг друга. Однако, — решил он, — нужно быть осторожным. Нельзя позволить опередить себя в таком деле».

Он побежал и вскоре оказался перед длинным невзрачным домом полицейского управления.

У стеклянных дверей братья столкнулись, подойдя с противоположных углов.

— Ты куда?

— Извините, мне надо пройти.

— Нет, я первый.

Спустя несколько дней на Двухлучной улице табачник говорил соседу скучным голосом:

— Произошли некоторые события. Исчезли рыбно-фруктовые братья. Я всегда их подозревал.

Ларь Йуске был задвинут щитами. Покупатели перешли в угловую лавку. Улица двигалась и гремела. Дети в палисаднике кричали учебную песню: «По океану крейсер плыл, сверкали пушечные дула». В пятиэтажном доме, где жили текстильщики Ута, производилась очередная проверка жильцов. Подымая рогожные циновки, агенты заглядывали в щели. Ученая собака взбежала по лестнице, нюхая следы. Говорят, вчера здесь нашли подозрительные тетради.