Иван Евсеенко - Заря вечерняя

Не в пример прошлому году зима легла нынче, считай, в один день, без передышки, без отступлений. Морозы взялись за море как следует, и к середине декабря лед был уже едва ли не полметровой толщины, пойменные озерца на пляжах промерзли до самой земли, до основания. В нескольких местах Афанасий заметил вмерзшую в лед рыбу, которая зазевалась и не успела осенью уйти на глубины. Вооружившись ломами и пешнями, староозерские ребятишки пробовали добыть эту дармовую рыбу, но у них ничего не получалось — лед был слишком толстым. Екатерина Матвеевна, поглядывала в окошко на море, на суету мальчишек и на редких в такую стужу рыбаков-подледников, качала головой:

— Ох, быть беде — задохнется ваша рыба.

Афанасий помалкивал, вздыхал: он и сам без Екатерины Матвеевны чуял — при таком морозе беде быть обязательно. В прежние годы на реке, где течение вон какое быстрое, где воздух постоянно прибывает из верховья, и то случались заморы. А теперь и говорить нечего: вода в море стоячая, мертвая, рыбе особенно рассчитывать не на что. Разве что начальство, предвидя такое вот стихийное бедствие, припрятало где-либо ледоколик, и он со дня на день выйдет в море, чтоб пробить во льдах полынью — дать рыбе воздух.

Но дни бежали за днями, а ледололик все не появлялся. Собираясь каждое утро вдвоем с Горбунком в леса, Афанасий заглядывал на море. Оно лежало у его ног пустынно белое, продуваемое всеми ветрами и какое-то заброшенное. Лишь кое-где возле берега Афанасий замечал рыбака или не в меру настырного лыжника, который выходил на тренировку даже в такую непогоду.

Пока Афанасий пробовал пешней лед, Горбунок бил его копытом, волновался, широко раздувая ноздри и шевеля заиндевелыми губами. Афанасий покрикивал на него, усмирял, но сам нимало удивлялся такому поведению Горбунка. Кто его знает, может, он тоже что-либо чует… Хотя вроде бы не должен — не его это лошадиная задача…

Володя забегал в эти дни к Афанасию редко. Забот теперь у него хватало по горло. Два раза в день надо было протопить печку, чтоб Петька не замерз, потом наносить для стирки воды, потом помочь Надежде с уборкой. Да и хозяйство Володя держал немалое: кабана, кроликов, кур и редких, ни у кого больше в Старых Озерах не встречавшихся птиц — цесарок.

Но уж когда Володя вырывался к Афанасию, то отводил душу в разговорах с Екатериной Матвеевной. О летних злоключениях с морем он уже успел подзабыть, и теперь опять на уме у него были лишь яхта да рыба. Ни о каких заморах Володя даже слышать не хотел.

— Да там этого воздуху, — отбивался он от Екатерины Матвеевны, — дышать не передышать.

— Летом вы тоже хорохорились, — не очень-то слушала его Екатерина Матвеевна, — рыбника хотели попробовать…

— То летом, а то зимой, — не сдавался Володя. — Теперь ни комарья тебе, ни жары. Одни только мороз да солнце!..

— Будет вам и мороз, будет и солнце, дождитесь только марта.

А его и ждать-то оставалось всего ничего. Январь был уже почти на исходе, а февраль, как известно, месяц короткий, недолговечный, хотя и лютый. В Старых Озерах в феврале обычно морозы держались крепкие, трескучие, но и весна уже давала о себе знать. Глядишь, выпадет неделька оттепелей, с крыш сразу закапает, окошки оттают, а с юга из-за Великих гор дохнет вдруг чистым и свежим воздухом…

Но в этом году словно кто заколдовал. За весь февраль ни единой оттепели, ни единой капли с крыш. Март уже был не за горами, а морозы не унимались: что ни день — то за тридцать градусов. А тут еще повалили снега, да такие, что Афанасий каждое утро с трудом пробивал настоящие тоннели от порога к сараю и калитке.

От этих снегов льды на море осели, прогнулись, и рыбе стало совсем невмоготу. Афанасий несколько раз прокручивал коловоротом лунку, выбирая место подальше от берега, где раньше была река, чтоб проверить, как себя чувствует рыба, осталось ли у нее хоть немного воздуха для дыхания. Чувствовала она себя, судя по всему, плохо. Не успевал еще Афанасий вынуть коловорот и пробить пешней лунку побольше, как рыба тут же устремлялась к поверхности, ходила возле проруби стаями, почти не обращая внимания на Афанасия. Казалось, еще немного — и она сама начнет выпрыгивать на лед. И это на самой стремнине, где течение хоть слабо, но все-таки еще шевелилось! А что же тогда делается у берегов на занесенных снегами заводях?!

В один из таких февральских проверочных походов на море Афанасий выловил пару рыбешек, положил их на рукавицу и стал наблюдать. Рыбешки лежали квелые, бездыханные, совсем как тот летний отравленный окунек. Не давая им замерзнуть, Афанасий склонился над прорубью и торопливо выбросил рыбешек назад в воду в расчете на то, что они еще, быть может, как-либо выживут, дотянут до весны, до ледохода. Из проруби дохнуло на него гнилью, тиной и еще каким-то мертвым, застоявшимся запахом. Афанасий поспешно отпрянул, поднялся и отошел подальше. Теперь уж сомневаться не приходилось: еще денька два-три, от силы неделя, и ничто уже не спасет загнанную подо льды, лишенную воздуха рыбу… То, чего не доделали морозы и снега, доделает солнышко. Припечет по-мартовски ярко, раскатисто, начнутся испарения, и последний воздух в стоячих морских водах истает.

Афанасий сломил себя и поехал к Николаю.

Вначале он собирался было пойти к нему домой, побеседовать с Тамарой, поглядеть на внуков, но потом передумал и сразу отправился к Николаю на работу. Все-таки не о домашних, не о семейных делах собирался он с ним разговаривать, и тут уж лучше встречаться на службе.

В кабинете никого постороннего не было, и Афанасий без долгих подходов сразу выложил Николаю, зачем пришел:

— Рыба в водохранилище гибнет! Что будете делать?

— Пока не знаю! — неожиданно обескуражил Афанасия Николай.

— А кто же знает?!

— Похоже, никто. Надо разбираться.

Афанасий недолго помолчал, склонив голову над столом, а потом не выдержал и повел разговор совсем уже строго и жестко, намереваясь все-таки добиться от Николая какой-либо правды — иначе зачем тогда было сюда и ехать:

— И долго вы собираетесь разбираться?!

— Это, к сожалению, зависит не от меня, — вздохнул и отвернулся к окошку Николай.

— Интересно у тебя получается. Дров наломал ты, а разбираются, значит, пусть другие. Так, что ли?!

— Нет, не так, — еще несколько минут смотрел в окошко Николай, а потом вдруг резко повернулся и встал из-за стола. — Ты знаешь, кого мне в последнее время стал напоминать.

— Кого?

— Нашу староозерскую бабку Мотю. Помнишь, которая жила на самом краю, возле глинища?

— Конечно, помню, — с трудом скрыл свою обиду Афанасий. — И чем же я ее напоминаю тебе?

— А тем, что все время назад оглядываешься, по старинке жить хочешь. Бабка Мотя, когда в Старых Озерах проводили электричество, одна на все село от него отказалась. Говорит: наши деды жили без всяких лампочек, и я проживу, а то еще вдруг громом ударит. Вот так и ты: не хочешь понять, что без моря, без водохранилища нам сейчас не прожить.