Иван Евсеенко - Заря вечерняя

Но потом она вдруг смешалась, окинула взглядом всех собравшихся, робко и как-то виновато посмотрела на гроб — и на минуту затихла.

— Громче́й, — тут же поторопила ее Луговичка.

Оля встрепенулась, тихонько кашлянула и стала читать дальше, рассказывать материну теперь уже закончившуюся биографию: как она училась когда-то в школе, как пережила войну, как после работала учительницей, сколько детей выучила. Но прежней силы и звонкости в Олином голосе уже не было. Словно все они ушли в первые два, такие обычные и такие странные здесь, на кладбище, слова: «Дорогие товарищи!»

Луговичка опять затронула ее, требуя не спешить, не торопиться. Оля совсем растерялась, отвела от листочка взгляд и не сумела, не смогла закончить свою речь словами прощания. Вместо них она, уже прячась за спиной Веры Ивановны, произнесла привычное для нее, живое: «До свидания, Галина Александровна!»

Никто ее не остановил, не поправил, даже Луговичка. Видно, все поняли, что по-другому Оля сказать все равно не сможет, что слова прощания ей пока что неведомы…

Наступила наконец очередь и Николая.

Он опустился на колено, взял в руки холодное материно лицо, прижался к нему небритой и, должно быть, колючей щекою. Тяжелая слеза выкатилась у него из глаз, упала матери на неплотно закрытое веко, потом сползла в потемневшую, чуть провалившуюся глазницу и застыла там живой прозрачной каплей. Николай почувствовал, что ему пора уже вставать, что его ждут, но не было никакой силы оторваться от этого родного лица, которое он видит в последний, в самый последний раз.

— Поднимайся, Коля, — прикоснулся к его лицу Филот. — Ее уже не вернешь…

Николай поцеловал мать в лоб и отпустил ее от себя, отдал в руки мужикам, готовым зарыть гроб в холодную, отсыревшую могилу. Те быстро, в одно мгновение, так, что Николай даже не успел еще раз взглянуть на нее, проститься с нею, закрыли крышку гроба. Андрей Петрович их домашним, знакомым Николаю с детства молотком, у которого он однажды, клепая косу, отбил уголок, начал заколачивать гвозди. В сырое, непросушенное дерево они шли мягко, но Андрей Петрович, торопясь, все равно бил нещадно, со всего размаху, должно быть причиняя матери немалую боль и страдание.

Мужики подложили под гроб веревки и стали медленно опускать его в могилу. Оркестр с минутным опозданием заиграл прощальную свою невеселую музыку. Женщины и старухи заплакали последним успокоительным плачем, уже помышляя, скорее всего, не столько о похоронах, сколько о неотложных на сегодня делах, которые ждали их дома. Гроб лег на дно могилы чуть наискосок, и толстая конопляная веревка, прижатая к стенке, никак не хотела вытаскиваться. Филот спрыгнул в яму, поставил гроб точно по центру, высвободил веревку. Мужики подали ему руки, и он, нетвердо наступив на крышку гроба кирзовым, вымазанным в песок сапогом, полез назад, юркий, живой человек, которому в могильной сырой яме показалось, наверное, холодно и страшно.

Как только Филот вылез и отряхнул с фуфайки и штанов песок, толпа сразу приступила к краю могилы. Первой Луговичка, а за нею, подталкиваемые старушками, ребятишки бросили в яму по горсти желтой мокрой земли. Она негромко, словно капли весеннего дождя, ударилась о гроб и рассыпалась на темном, туго натянутом материале неровными лучиками.

Мужчины взялись за лопаты. Под тяжестью брошенной с высоты земли крышка гроба прогнулась, спружинила, как будто не хотела принимать, не хотела удерживать на себе эту холодную, безжалостно падающую землю.

— Надо было заменить гроб, — расстроился Филот. — Они ведь там их из шелевки варганят.

— Теперь уже поздно, — вздохнул Андрей Петрович.

— Да, конечно…

— Галя, Галечка-а-а! — вдруг истошно закричала Ксения, бросаясь к могиле.

Ее с трудом оттащили, и мужики споро, часто сменяя друг друга, принялись закапывать могилу. Ксения еще несколько раз что-то порывалась кричать, но потом так же неожиданно затихла в окружении женщин и старух.

Теперь уже все, теперь уже мать навсегда простилась с живым миром, и наступил для нее долгожданный покой, одиночество и отдохновение от нелегких земных трудов. Прислонившись к сосне, Николай наблюдал, как могила все выше и выше заполняется землей, как особенно тяжелые ее комья раскатываются по углам, чтобы лечь там навечно и оградить мать от летних дождей, от стуж, от людского говора и птичьего крика.

Наконец мужики вытащили откуда-то из-за кустов деревянную пирамиду с широкой, грубо вырубленной из жести звездою. Пока они ее устанавливали, Филот подошел к Николаю, начал виниться:

— Звездочка малость не того…

— Да ладно, — успокоил его Николай, — пока пусть будет такая.

— Вот и я говорю, потом закажешь на заводе из нержавейки.

Подровняв и прихлопав лопатами землю, мужики отошли в сторону, давая дорогу женщинам и ученикам с венками. Принявшаяся командовать Тонька проворно расставляла их вокруг пирамиды, время от времени покрикивая на учеников и нерасторопных старух. Среди прочих венков Николай заметил небольшую корзинку с живыми цветами, на которой было написано: «Дорогой Гале от Ивана». Кто и когда принес эту корзинку, теперь понять было трудно, но Тонька поставила ее на самом видном месте, чтобы все видели, что корзинка эта особая и попала сюда по особому, многим непонятному случаю.

Оркестр в последний раз сыграл над могилою траурную музыку и, опустив трубы, пошел с кладбища, словно давая тем самым понять, что все — похороны закончены.

Соня и Ксения, которая уже пришла в себя, начали приглашать всех на поминки. Толпа медленно, кто березняком, а кто по размятой похоронным шествием улице, потянулась к дому. Пора было уходить и Николаю. Он поправил на венках два-три оторвавшихся цветочка и заторопился с кладбища, понимая, что без него поминки не начнут. Но возле самых ворот Николая неожиданно остановил председатель, который в сопровождении шофера с венком в руках пробирался между сосен к материной могиле. Увидев Николая, он начал извиняться:

— Опоздал немного.

— Дела, наверное, — посочувствовал ему Николай.

— Да вот замотался вконец.

Они подошли к могиле. Председатель приладил возле пирамиды венок, поругал Филота за неровно сделанную звездочку, поинтересовался оркестром:

— Как отыграли?

— Хорошо, спасибо, — поблагодарил его Николай.

Председатель глянул на часы и поторопил шофера, который рассматривал надписи на венках:

— Пора нам.

— А может, на поминки зайдете? — пригласил председателя Николай.

— Извините, не могу. В три должен быть в районе на совещании.

— Ну ладно, — не стал упрашивать его Николай.

Втроем они вышли с кладбища и расстались. Председатель и шофер сели в машину, а Николай тихо пошел домой, чувствуя, как из каждого двора на него с любопытством глядят занятые домашними делами люди…