Виктор Зиновьев - Нижний горизонт

…В то утро они спозаранок пошли на ручей Омчагалах. Тогда мать Васьки еще не переехала в оленеводческий совхоз, и его отец был жив. Как всегда, до осеннего перелета предстояло запастись мясом и Васькиной семье, и Коляю с матерью. Весна пришла рано, вокруг ручьев натаяло много озер, на которые любили садиться при перелете гуси. Погода стояла самая охотничья: внезапно пошла снежная крупа, тучи прижали гусиные косяки низко к земле. Они взяли побольше патронов с дробью-нулевкой, положили в особый карман, конечно, и по жакану.

Сначала в косяк палил Ванька. Первым стрелять невыгодно — гуси идут в широкую линию, дробь без вреда обкатывает их по тугим перьям от носа до хвоста. Зато потом косяк смешивается в плотную кучу, гуси сбиваются со скорости и показывают пуховые животы. Тут одним зарядом можно положить до трех штук. Васька обязательно клал гуся даже первым выстрелом — он держал двустволку и стрелял не в пример Коляю.

В тот раз тоже один из гусей сразу пошел вниз. Васька спокойно развернулся — и еще один упал, оставив в воздухе облачко перьев. Коляй прицелился в одного, потом перебросил мушку на второго, увидел, что тот уходит за деревья, и пальнул в самый конец косяка. Сперва подумал, что промазал, но последний в косяке гусь вдруг резко пошел в сторону, потом вниз и исчез в кустах.

Кусты доставали до пояса, но марь, как и все мари, была изрыта ямами, и, когда нога проваливалась в мох между кочек, ветки качались у самых глаз. Кое-где еще висели сморщенные ягоды оставшейся с прошлого лета пьяной голубики. Рыхлый, хлюпающий мох неохотно отпускал ноги. Неподалеку также вперевалку продирался сквозь сцепившиеся ветви Васька. Как и хитрая утка, гусь мог замереть у самых ног, не выдавая себя ни звуком. Поэтому Коляй покрикивал и шурудил по кустам прикладом.

Он не услышал ничего впереди себя. Только когда рядом охнул Васька, поднял глаза и увидел вырастающую из кустов сначала огромную башку, а потом всю бурую, со всклокоченной грязной шерстью тушу. Он знал, что нужно стоять неподвижно, и замер, сжимая в руках ружье. Васька сказал спокойным голосом: «Не шевелись…» Коляй помнил, что у Васьки в ружье, как и у него самого, патроны с дробью. И тут же услышал, как за спиной клацнуло железо, потом еще раз: Васька сменил заряды. Потом затрещали кусты — это Васька стал отходить в сторону, отманивая на себя голодного, только что поднявшегося из берлоги медведя. На мари, как и в стланиковых зарослях, от медведя спасения нет — густые ветви скрывают его от глаз охотника и рикошетом отбрасывают в сторону пулю, посланную даже с близкого расстояния. Коляй ничем не мог помочь Ваське, он боялся пошевелиться: маленькие глазки зверя пристально следили за ним. Вдруг медведь снова опустился на четвереньки, ударом лапы разбил трухлявый пень на пути и ушел, почти не задевая веток.

Они с Васькой сидели над ручьем, варили в котелке гуся и громко смеялись, передразнивали друг друга, отмечая собственную смелость и находчивость. Время от времени кто-нибудь хватал ружье и, скривив страшную рожу, кричал, показывая другому за спину: «Вон он!» — и оба снова заходились в смехе. Когда начали есть гуся, Коляй предложил поставить на тропе несколько петель из крепкого троса. Васька серьезно сказал:

— Он же нас не тронул? Зачем убивать, одни кости. Зимой берлогу найдем — добудем!

После этого случая Коляй и завел собаку. Но Чаун оказался ездовой лайкой, выносливой на морозе, с мощной грудью и совсем бестолковой на охоте. К тому же он лез лизаться к первому встречному, из-за чего все охотники смеялись над Коляем. И они с Васькой, как и раньше, ходили в тайгу вдвоем. Васька не хуже лайки отыскивал острым глазом белку на лиственнице и лежки куропаток в глубоком снегу. Вот счастливое было время — ни о чем не думали!

Коляю вдруг пришло в голову, что на пикете может храниться горючее для вертолета. Неплохо залить в бак дизтоплива от Ми-4, оно такое чистое, что на нем могут работать и карбюраторные машины. Правда, сам он, когда работал на карбюраторной, выменивал на горбушу у летчиков бензин от МИ-6; в нем нет серы.

Не прочь Коляй был перехватить и чистейшего японского масла для бульдозеров. Что-что, а оно всегда сгодится — не себе, так кому другому в гараже. Он заглянул за вагончик, посмотрел в кустах, но ничего не обнаружил и направился к родному МАЗу.

Завернув жареную куропатку в тряпицу, он положил ее в «бардачок» и в окно увидел: из лесу вышли два человека. Они заметили машину и заторопились. По тому, как к ним обратился пожилой монтажник, Коляй догадался, что из начальства. До машины доносились лишь обрывки разговора: «…цемента не хватит на следующий пикет… бульдозер пройдет — смотрели… как хочешь, а к сроку…».

У МАЗа кабина просторная, как сарай, втроем уселись свободно. Коляй увидел на полу копейку, поднял и отверткой вогнал под резинку на ветровом стекле. В Аннушке у них была такая мода у шоферов — узор выкладывать.

Не серьезно, конечно, но не хотелось отличаться от ребят, а потом в привычку вошло. Он заметил, что один из его спутников покосился на шеренгу копеек, и сообщил:

— По всему стеклу выходит где-то четыре рубля.

— Как раз бутылка!

— Не в этом дело, — пояснил Коляй. — Красиво…

Ему не нравились люди, которые из кожи лезут, чтобы только сойти своими в доску.

Они отъехали от опоры, на которой уже висели монтажники, и вскоре за окном вновь задымился унылый, выжженный торфяник.

— Из-за какого-то охламона теперь бульдозеры с работы снимай, — пробурчал сосед.

Потом оба они заговорили, как в поселке вымоются в душе и напьются чаю, как им до смерти надоело на ЛЭПе — вели обычный дорожный разговор. Вся жизнь состоит из усталости и отдыха, что поделаешь. И Коляй, чтобы поддержать беседу, сказал:

— На месяц мне надо чая около четыреста грамм…

Попутчики замолкли. Они были не молодые и не старые, не веселые, но и не грустные. Коляй всегда считал, что такие люди не пьют, не Дурят и в газете читают все страницы. У них в общежитии был такой по кличке Полтора Оклада: когда диктор по телевизору говорил: «Убавьте звук!», он наперекор всему красному уголку убавлял; он обожал всякие собрания и заседания. Даже Романтик со своими мыслями, что все люди сознательные и только показать это стесняются, и тот морщил белесые брови и говорил про него: «Гений потому велик, что неотделим от человечества. А однобокий гражданин подобен уроду».

Случайные спутники Коляя походили друг на друга, но только к одному у него почему-то возникла симпатия. Он и говорил об интересном: оказывается, уже в 1936 году геодезисты запланировали строить плотину на нынешнем месте, потом появилось еще несколько вариантов, но вернулись все же к первому — вот как раньше проектировали! Он похвалился, что ЛЭП тянут быстрее, чем строится плотина, но хорошего здесь мало — медленно делают потерну, а на подземной проходке слишком сильные взрывы, что приведет к перерасходу бетона.