Виктор Зиновьев - Нижний горизонт

— Все, сплю! — дал слово Пронькин и захрапел.

Коляй видел, что тот храпит нарочно, а сам исподтишка косит глазом, слез с него и сел на стул. Пьяный что сумасшедший, его переубедить нельзя, можно только в лучшем случае успокоить.

Хлопнула дверь, и вошел Романтик, отряхивая с куртки снег. Коляй хотел пошутить, мол, когда свою невесту покажешь? Но тот серьезно кашлянул в кулак, сел за стол, как в президиум, и пригладил волосы.

— Был сейчас в комитете комсомола, — оказал он и сделал паузу. — Ты, оказывается, бессоюзный?

— И что? — спросил Коляй.

— Надо вступать, — строго продолжал Романтик. — И года у тебя, и стройка наша — Всесоюзная комсомольская!

— Неохота, — сказал Коляй. — На словах-то все сознательные, а копнешь… Да и принимаете кучей.

— А как Магнитка, Олег Кошевой, целина? — перебил Романтик. — Конечно, встречаются, которые…

Он не успел ничего добавить, только повел носом в сторону Пронькина. Тот вылетел из постели и подскочил к нему:

— Не нравлюсь, книжек не читаю? Читай, а на стройке тебе не жить! Правильно назвали — Романтик! Недокормыш, папа — профессор…

Романтик поднялся и ударил Пронькина. Тот, ойкнув, рухнул обратно в кровать.

Коляй не вмешивался в чужие отношения. Тем более что Пронькин как ни в чем не бывало встал утром и отправился на работу, весело насвистывая. Пусть считает, что Колыма Вилюю в подметки не годится, но крепкие ребята и здесь есть.

Коляй никого никогда в своей жизни не любил так, как пишут писатели. Положенное выполнял: уважал мать, долго переписывался с Васькой, бывало, конечно, и насчет женщин. Если б спросили, может, не ответил бы, но про себя подумал бы: «Верю, любовь есть». А как иначе людям, всем людям вокруг жить? Пусть соврет один, другой, но не может быть, чтобы все врали. Другое дело, что не у каждого получается…

Разные дороги были у них с Людмилой-смуглянкой, пересеклись, но не слились, а разошлись. Если вспомнить по пороку, было так.

Сначала пришел страх, а потом радость, будто знаешь, что где-то далеко тебя ждет огромное счастье. Дни тоскливой горячки схлынули, он уже не считал себя зачуханным хиляком, но твердости и уверенности в себе по-прежнему не чувствовал. И чтобы понять, что Людмила и есть смысл его жизни, чтобы не бояться, что ошибешься, он решил сближаться с ней медленно. Боялся поспешить — ведь нет ничего больнее, когда ты откроешься, а в тебя сигарету стряхнут. И пока он медлил, смуглянка успела выйти замуж, родить ребенка и развестись. Может, он просто не умеет сходиться с людьми? Ведь полжизни один в кабине проводит…

На глазах у него рушилась мечта, а он был бессилен. Будто ткнулся задним бортом в замерзшую лиственницу: сначала вершинка обломилась, потом по стволу сверху донизу щель ударила, и вот глядишь — лежат в снегу искореженные обломки. Дрова не дрова, и дерева нет уже… А что тут поделаешь? Не та уж смуглянка, и Коляй другой, и воздух, и все вокруг изменилось.

Не менялись только сопки. Как походили зимой на скомканную белоснежную крахмальную скатерть, так и стоят века. Якуты и эвены сравнивали горы с «большими людьми», боялись их и не заходили далеко. Когда едешь по зимнику, до сопки из кабины можно рукой достать: замерзшая река пролегла между скал по самым узким ущельям. Летом на этом месте бурлящую, клокочущую воду не рискнет перейти и медведь, а в феврале — тишь и благодать. Лед уже хорошо приглажен шинами, но еще не скользит и не оплывает от подземных родников, просыпающихся в марте. Повороты реки, по которой проложен зимник, плавни, все камни закрыты снегом; машина идет — не шелохнется!

На трассе начало немного подбрасывать. Груз лежал вровень с бортами — арматура для бетона, и Коляй не боялся, что на повороте его опрокинет. Только что он видел переломившийся трубовоз с такой же арматурой: перегруженная машина проваливалась колесом в глубокую колею, пробитую в наледи, и ось не выдержала. Неопытный шофер поддался уговорам взять больше да еще и путь неверно выбрал. Дал бы крюк по трассе — привез бы в сохранности. А наледь вообще неожиданная штука. Внезапно может образоваться под фундаментом дома — и забьет первый этаж льдом до самого потолка; может выйти лужей мокрого снега посреди дороги — делай объезд, скоро здесь пути не будет; может засочиться парным ручейком из откоса — все, весной здесь жди обвала. Не могут даже ученые вполне понять закономерность ее хитрого и коварного нрава.

Впереди скакал по дороге «уазик». Водитель пытался достать колесами до твердого грунта, но колея на снежной дороге была слишком широка, маленькая машина то поднималась на белое, то вновь соскальзывала на черное. Будь впереди грузовик или автобус, Коляй остерегся бы держаться близко — между скатами задних колес часто застревают «зайчики», камни или смерзшиеся комья земли, которые, вылетая, легко пробивают ветровое стекло.

Внимание Коляя вдруг привлекло что-то странное, происходящее вдалеке. Через дорогу словно перетекало седое облако, истыканное сверху суковатыми корнями валежин. Он подъехал ближе, так, что крылом уперся в вешку с пучком веток, обозначавшую обочину, и тогда догадался: «Олени!» Он видел их только по одному, парами, ну по пять штук. Они выскакивали ошалело перед капотом или бежали по дальней сопке. А тут столько…

Диких оленей на Колыме не осталось, те, в сопках, были одичавшими и тоже мелкими. Чтобы влить свежую кровь, слышал Коляй, сюда завозили диких самцов из Якутии. Эти сразу выделялись в стаде огромными, в размах рук, рогами и высоко поднятой головой. Коляй попытался дотянуться рукой до седого лохматого бока, олень испуганно шарахнулся. Человека не боятся лишь одомашненные или, наоборот, до сих пор незнакомые с ним животные.

Стадо переливалось через трассу, раздвоенные копыта осторожно ступали в масляные пятна на полотне, запинались о выбитую колею. Олени пугались непривычной тверди под ногами, храпели и замедляли шаг. Потом опускались на снег и, выпуская из ноздрей клубы густого пара, вновь норовили рассыпаться по равнине.

Сопровождали стадо пастухи в торбасах и куртках из оленьих шкур — лучшей одежды для людей Севера пока нет. Пастухи начали сматывать веревку, которой перегородили трассу на время перехода.

— На другое пастбище перегоняют, — сказал шофер «уазика», он тоже вылез из кабины. — Ох и снегу здесь выпало — страшно!

Поочередно они обогнали рудовоз, осевший под похожими на чернильницы контейнерами — в них перевозится руда. Вдали показался Мякит, и дорога стала лучше: у поселков чаще ходят бульдозеры. Коляй собрался обойти «уазик», но тот вдруг замигал стоп-сигналами, а потом и вовсе остановился. Впереди стоял человек с красным флажком, а дальше, у двухэтажной гостиницы, одна к одной приткнулось много машин.