Владимир Коренев - Амгунь — река светлая

Втянув голову в плечи, Дениска пошагал назад к вагончику-столовой, но на полпути вдруг вспомнил, что шел за гвоздями в склад; к тому самому вагончику, около которого и стояли Архипов и хозяин тупика.

Вспомнив, Дениска вприпрыжку пустился назад к вагончику-окладу, а наткнувшись там на Архипова, радостно сообщил:

— Я за гвоздями! На сто шестьдесят… — и осекся.

Архипов смотрел на него как на спятившего. Крутнул головой, будто ему нечем стало дышать, и прохрипел:

— Ну и работничков на мою шею набрали!.. Дай ему гвоздей, Ира, иначе он забудет, зачем пришел. А ты, умник, — сказал он Дениске, — с гвоздями поосторожней! Чтобы ни одного лишнего. Внял? Вот деятели! И где только вас таких набрали?

Исколов руки, Дениска нагреб из ящика десятка два гвоздей и поспешно покинул склад, хотя в другое время обязательно бы задержался подольше и затеял разговор с кладовщицей Ирой, которая понравилась ему с первой встречи.

Ира — кругленькая, голубоглазая и очень добрая девушка — оказалась одна среди двенадцати молодых и крепких мужчин и, конечно же, сразу стала центром внимания и объектом трогательной мужской заботы, что совсем не нравилось Дениске.

Во-первых, потому, что Дениска знал: не такой уж он красивый парень и не такой уж известный человек, чтобы единственная девушка на сто верст вокруг сохла по нему; во-вторых, у него нет никакого опыта в обращении с женщинами, а для данной ситуации, он так считал, это и было самым главным его недостатком.

И, конечно, пока что в отношениях с Ирой ему страшно не везло. Но на потепление Дениска надежды не терял. Больше того: верил, что в конце концов он завоюет ее расположение и его мучения закончатся первой комсомольской свадьбой на БАМе. Дениска очень сожалел, что ему из-за малого возраста не удалось участвовать в сооружении моста через Амур, где многие из парней отряда получили высокие правительственные награды — ордена и медали, о них знает вся страна. Дениску успокаивал БАМ: впереди по трассе мостов — только успевай перебрасывать. Строй! А начало уже положено, и он, Денис, прибыл сюда с первым десантом. Его несколько смутило лишь то обстоятельство, что начальник колонны Клюев, отбирая рабочих в группу, которая двинулась прямо на Амгунь, даже не остановился на нем глазом, будто Дениска был для него пустым местом. Дениска твердо был уверен, что Клюев еще не один раз пожалеет об этом него еще будет мучить совесть — этот час впереди.

Дениска очень надеялся на то, что время сработает в его пользу. Он знал, что никакая работа, никакие трудности его не испугают. Наоборот, он жаждет этих трудностей и с нетерпением ждет, когда что-то придется преодолевать. Уж тогда он покажет, кто есть кто.

Но пока все складывалось не ахти как здорово, а тут еще мамино письмо навредило. И что она разволновалась? «Денис, милый, береги себя! Ты еще не так крепок, как твои товарищи, которые уже по нескольку лет работают на производстве, привыкли носить тяжести и жить в палатках. Недавно мы смотрели фильм «Как закалялась сталь» про Павла Корчагина, как они строили узкоколейку… И вспоминали о тебе, нашем ПАВКЕ…»

Именно это место из маминого письма, вырвав листок из Денискиных рук, прочитал Лешка Шмыков вчера за ужином собравшимся в вагончике ребятам и тут же, возвращая Дениске письмо, под общий хохот назвал его Павкой Корчагиным. Дениска знал, что теперь, с этого момента, черт знает до каких дней его так и будут звать, забыв его настоящее имя. Он ничего бы не имел против имени Корчагина, если бы поводом к этому был другой случай, он бы даже гордился, но дело в том, что, называя его так, парни вкладывали смысл, обратно противоположный истинному. Если бы перед ними появился настоящий Корчагин, эти насмешники поснимали бы перед ним шапки, в этом как раз Дениска и не сомневался. А над ним они просто-таки откровенно насмешничали.

Размышляя об этом, Дениска вздохнул горестно, как, наверное, еще ни разу в своей жизни не вздыхал, и поднялся в вагончик. Его уже ждали и сразу накинулись с обвинениями:

— Ты где это пропал? — первым, выпучив глаза, закричал Федор Лыкин.

А Лешка Шмыков фыркнул и, конечно, съязвил:

— А ты что, забыл, куда его посылал? Для него — самый момент поволочиться. Ну, рассказывай, как там Ирочка, цветет? — спросил он Дениску и состроил такую серьезную, заинтересованную мину, что, если бы Денис не знал его, непременно бы выложил все как было. Но Денис решил подыграть Лешке и выставил вперед большой палец свободной правой руки:

— Вот! Что надо! Закачаешься…

И Лешка аж подпрыгнул:

— Ну а я что говорил? Я ж сразу и сказал: он играет там шуры-муры. А здесь — работа стоит. — Резко меняя выражение лица, он обратился к Дениске: — Слушай, Корчагин, если и дальше ты так работать думаешь, лучше сразу скажи: так, мол, ребята, и так. И катись ко всем чертям собачьим.

Дениску взорвало от такой несправедливости:

— А ты что за командир выискался?

— А такой, — Лешка потянулся к Денискиной кепке, намереваясь оттянуть ее за козырек Дениске на нос, но тот ловко увернулся и закричал как-то уж слишком тонко:

— Леха, не трожь! Не трожь!..

— Уж не схлопочу ли?

— И схлопочешь, — зло подтвердил Дениска.

— Ой, уморил ты меня! — завизжал Лешка.

— Ладно вам, сцепились, охламоны, — вмешался Лыкин. — Давай гвозди, что ли, стоишь, рот разинув, — прикрикнул он на Дениску и резко вырвал у него из-под ног доску. — Работать надо!

Дениску кинуло в жар, стараясь удержать равновесие, он качнулся в одну-другую сторону, выронил гвозди, хорошо уцепился за перегородку — устоял. Лешка Шмыков хохотал, ухватившись за живот.

«Да что ж это такое? Что же такое? — с горечью подумал Дениска. — Ну что я им плохого сделал? Что? За что они со мной так?»

И тут подкатило совсем невозможное: «А вдруг и правда выгонят? Катись, мол, колбаской». — И худо стало Дениске, так худо, что он с трудом удержал подступившие слезы. И Лыкин выручил его:

— Подержи-ка, — сунул в руки край гладко оструганной доски Федор. — Давай, — сказал он Лешке, — а то придет Архип — разорется. Тут делов-то… Пришивай.

Шмыков взял в горсть гвоздей, один приставил к доске, метя прихватить ее к бруску на стене, и одним ударом молотка вбил по самую шляпку, крякнул, пристукнул — и пошла работа.

Работали молча, каждый делал свое дело: Лыкин споро, играючи сгонял с плоскости стола железным рубанком кудрявые стружки; Шмыков, приставив к шляпке гвоздя в столе бородок, ударял по бородку, загонял гвоздь глубже, чтобы Лыкин не иступил рубанок, Дениска, выполняя задание Лыкина, отбирал доски на лавки, складывая их стопкой в сторонке. Скоро он вспотел от усердия, рубашка на спине взмокла, и сами собой забылись обиды и неурядицы. И уже казалось Дениске, что не доски он отбирает на лавки, а занят нужным и важным делом. И замурлыкал он песенку чуть слышно вначале, а потом все громче и громче. Распелся. Под песню ему еще лучше работалось, и руки меньше саднили, и, конечно, было не до Лешки Шмыкова. А тот, прежде чем язвой изойти, Лыкину Федору подмигнул — дескать, глянь на этого соловья, во заливает! Лыкин, не думаючи, рассмеялся, а Шмыков только этого и ждал: