Николай Погодин - Собрание сочинений в четырех томах. Том 4.

— Сердишься? — спросил Володька.

— Ничуть.

— Говори! Вижу.

— Хорошо, сержусь. Что дальше?

— Бригадир, понимаешь, такая зар… — Он хотел сказать «зараза» и не договорил. — Обрабатывать пришлось.

— Как?

— Не знаешь как?

— Не знаю.

— Поставить пришлось. Теперь дело прошлое. Замнем.

— Что поставить? Выпивку?

Володька кивнул.

— И много?

— Кто так говорит? «Много»! — Володька улыбнулся и не ответил.

Из ванной явилась Светлана. Беленькое ее личико сияло.

— Знакомь! — коротко и решительно сказала она.

Володька глянул на нее и в этой незнакомой беленькой девчонке вдруг узнал свою Соню. Симпатия исчезла, не возникнув. Светлана сразу почувствовала в его глазах насмешку и мгновенно прониклась к нему сухим безразличием. Впрочем, она презирала Володьку еще и до знакомства с ним.

— Знакомьтесь.

— Светлана.

— Левадов, — осанясь и тужась для осанки, сказал Володька и добавил: — Владимир.

Они пошли к столу, и как–то сама собой появилась презренная четвертинка, от которой у Ирочки сразу потемнели глаза.

— Не серчай… — Володька хотел сделать ласковый жест, но Ирочка уклонилась.

Светлана водки не пила, но к тому, что ребята пьют, относилась терпимо и даже находила, что с водкой гораздо веселей, если, конечно, пьющие не хулиганят, не дерутся, а поют песни и хотят целоваться.

— Не серчай, — мягко повторил Володька, — не литр же.

— А ты можешь и литр? — с теми же потемневшими глазами спросила Ирочка.

— Конечно, может! — с небрежной уверенностью ответила за него Светлана и тут же с машинальным изяществом спросила: — Вам положить винегрету?

Володька обиделся не столько на Светлану, сколько на Ирочку.

— Я не алкоголик! — сказал он, наливая водку в чашку, приготовленную для чая. Он давно привык наливать водку куда придется и пить как придется.

Светлана накрыла свою чашку ладонью.

— Что ж, я один? — спросил Володька, но пить не стал. Ему и не хотелось. Четвертинка была взята по привычке. Он знал, что Ирочка пить не будет, но сидеть, «не укрепившись», ему представлялось скучным делом. — Вы еще не знаете, какие бывают алкоголики! — И он обвел девушек веселым взглядом.

Светлана решила во что бы то ни стало разбить безумное желание Ирочки работать «с этими хулиганами». Поэтому она с тайной радостью попросила Володьку рассказать о том, какие бывают алкоголики.

— Вот бригадир у нас! Это рекордсмен…

— Жаба с желтыми усами? — звонко спросила Светлана.

— Он!

— Расскажите. Интересно.

Ирочка стала совсем пасмурной. Володька выпил, закусил винегретом и начал:

— Сегодня к нам должны были приехать представители из треста. Что же он делает! Жрет гречневую кашу в сыром виде. Запросто жрет, целыми жменями. Спросите, зачем! Я тоже когда–то не понимал. Потом он меня научил: крупа отбивает запах. С утра выпил пол–литра, а во рту чисто, как в аптеке. Вот это настоящий алкоголик!

Ирочка не поверила.

— Пол–литра?

— А то?

— А глаза! Когда наш Иван Егорович выпьет сто грамм, у него глаза краснеют.

— Иван Егорович! Это же нормальный человек. Сознательный.

— При чем тут сознательность?

— Он же не пьет каждый день. А этот с утра пораньше. Не будет поллитровки, и не думай с ним разговаривать. Как зверь.

— А представители приехали? — спросила Светлана.

— Приехали! — с неприятной иронией ответил Володька.

— И что же?

— Я же говорю: аптека! Бригадир с ними умеет. Пол–литра так язык качают, заслушаешься… Все мы такие! — горько и сурово заключил Володька.

— Что значит — все? — хмуро и неприязненно спросила Ирочка. — Что значит — такие?

Светлане нужно было, чтобы Володька говорил как можно больше.

— Все, все! — поддержала она его.

— Но что это значит, вы объясните.

— А то, что бригадир у нас алкоголик и еще хуже…

— Что значит — хуже?

— Вам скажу, а представителям не говорю. И никто из нас не говорит. Значит, все мы такие.

— Поняла? — веско спросила Светлана.

Володька воодушевился. Ему захотелось раскрыть перед Ирочкой то, что болело в нем и мешало правильно развиваться его честной, энергичной, сильной натуре.

— Я не понимаю, о чем он говорит! — с вызовом сказала Ирочка. — Если ты, Светлана, понимаешь, объясни.

— Он сам объяснит.

Володька рассердился.

— Она не понимает! — передразнил он Ирочку. — Значит, жизни не понимаешь! Тогда не спорь.

— Я не спорю. Я спрашиваю.

— Нет, споришь. Чего тут не понимать! Мы же, например, представителей матом не кроем…

— Ну, ты… не забывайся!

— Ага! Не забывайся! А ты послушай, как мы говорим между собой. Это же чистое хулиганство.

Светлана расцвела от удовольствия.

— А представители этого не знают и завсегда фиксируют культурный рост. А может, и знают, но все равно фиксируют.

— Слышишь, Ирка?

Ирочка молчала.

— Показуха эта у нас в крови сидит, — продолжал Володька. — Нашего бригадира держат в организации за хорошего члена партии. Он воевал, ордена имеет. Вот никто и не скажет, что он алкоголик и еще хуже, чем алкоголик. А почему? Потому что мы все придерживаемся показухи.

— Что значит — хуже?

— Ладно! — Володька налил себе в чашку. — Узнаешь, когда пойдешь работать. Давайте сменим долгоиграющую на простую.

Воспитанная в хорошей, советской школе хорошими и милыми педагогами, Ирочка усвоила столь хорошие и столь милые представления о жизни, что в самом деле не понимала, о чем говорил Володька.

Иван Егорович не терпел людей дурного поведения, но никогда не говорил, будто у нас существуют люди с двойным образом жизни. Ирочка не могла поверить Володьке. Ей казалось, что, ругая бригадира, он просто хочет оправдать свою слабость к четвертинкам.

— Гадости говоришь! — решительно сказала она.

Володьку передернуло.

— Сама увидишь. Очень ты культурная. На улице поживи.

— И поживу. И хуже не стану. А ты говоришь гадости!

То, что казалось Ирочке клеветой на жизнь, было для Володьки тем якобы неразрешимым противоречием, которое давно мучило его.

А молодость знаменита своей категоричностью. Поэтому для Ирочки существовал один светлый тон, а для Володьки — один черный. Никаких переходов они не видели, иначе не стали бы судить о том, что их волновало, так, как судили сейчас.

Если какие–то люди скрывали что–то от других людей, как это делал бригадир, если они старались казаться лучше, чем были на самом деле, значит, в жизни существовали такие силы, которых им приходилось страшиться. Володька знал, как надо поступать в советском общежитии и как не надо. Ему были дороги нормы жизни советского общества, и он мучительно мирился с искажением этих норм в том маленьком мирке, который его окружал.

Ирочке сегодня не нравился Володька. Она не знала, когда именно он ей нравится, но знала, что нравится. Она не могла бы выбросить его из головы, он был с Ирочкой всегда, как никто до него. Почему–то она избрала по отношению к нему какую–то несвойственную ей строптивую манеру, очень хотела ее изменить и все–таки не изменяла.