Николай Шундик - Быстроногий олень. Книга 2

Потом дети появились, немножко труднее стало.

Оро, затаив дыхание, слушал каждое слово Анкоче.

— Глаза у меня были зоркие, ноги быстрые, спать долго не любил, — продолжал Анкоче. — Но вот сколько бы много песцов я ни поймал, а жить становилось все хуже. Скупал тогда у нас пушнину американский купец Стэнли, отец вот этого Мартина Стэнли, которого недавно здесь у нас поймали.

— Это который шпион! — воскликнул Оро.

— Да. Шпион, — подтвердил Анкоче. — Толстый был купец, борода красная, а глаза, как льдинки. Так мы его и прозвали: «Лед-глаза». Хитрый был купец. Если знает, что я много песцов поймал, очень дорого товар свой ценит, если чуть поменьше песцов у меня, чуть дешевле товар свой ценит. Приехал он как-то в ярангу мою, а сам раньше еще у охотников вынюхал, была ли у меня удача в охоте. А песцов в эту зиму я хорошо поймал, но купцу говорю: «Плохо дело, не было удачи в охоте, мало, совсем мало песцов поймал». Лед-глаза на меня посмотрел, в красную бороду усмехнулся и такую цену на чай, табак, спички, муку назначил, что у меня аж в глазах потемнело. «Нет, — говорю ему, — не дам я тебе столько шкур». А сам, кроме шкурок песцовых, в яранге ничего не имею. Хитрый был купец, очень хитрый. Свои лед-глаза туда-сюда повел, видит: детишки очень худые, в жирнике еле-еле свет горит, вот-вот потухнет, в кружках голая вода, чаем не заваренная. «Ну что ж, — говорит, — дальше поеду, а ты песцовые шкуры жуй вместе со своей семьей, возможно дети еще жирнее станут».

— У-у-у, злой волк, а не человек! — невольно вырвалось у Оро.

— Совсем потемнело у меня в глазах от злости. — Анкоче прокашлялся. Было видно, что он сильно взволновал себя рассказом о своем далеком прошлом. — Не выдержал я и закричал: «С голоду подохну, а не дам тебе столько шкурок, уходи из моей яранги!»

Думал, думал купец, видно не хотел от меня без пушнины уезжать. Боялся, видно, что Эчилин песцов у меня перехватит. Одну трубку выкурил, другую выкурил, потом стал немного ниже свой товар ценить, но все равно дорого, очень дорого.

«Нет, не отдам ему шкурки», — подумал я. А тут младший сынишка заплакал, есть попросил; жена прижала его к себе и тоже заплакала. А я смотрю на них и чувствую, что и мне словно кто горсть песку в глаза бросил.

Оро крепко сжал кнут в руках, чувствуя, что и ему спазма сдавила горло.

— Заскрипел я зубами и согласился с купцом, — Анкоче вздохнул, немного помолчал. — Поторговался со мной Лед-глаза, а перед отъездом и говорит: «Гнев вселил ты в меня, Анкоче. Думаю, что еще жалеть будешь, что кричал сегодня на меня, запомни это…»

Потом через год у меня винчестер испортился, надо было новый покупать, а песцы, как назло, не шли в капканы. Было у меня семь шкурок, но Лед-глаза десять требовал. Вот и подумай, мальчик, что я должен был делать? — повернувшись к Оро, с отчаяньем в голосе воскликнул Анкоче. — Сельсовета не было! Колхоза не было! Учителя не было! Парторга тоже не было! Все это мне тогда и во сне не снилось. Кто поможет? Кому пойдешь жаловаться? Даже Митенко и того пока на нашем берегу не было. На Аляске тогда он жил еще.

И вот говорю я жене: «Поеду в море открытую воду искать, может этим паршивым винчестером одну-две нерпы убью, на свежую нерпу песец пойдет». «Поезжай, — говорит жена, — только долго не задерживайся, а то у меня еды всего на три дня осталось». — «На четвертый-пятый день вернусь обязательно, — отвечаю я, — день-два без еды посидите, не привыкать. Не первый раз такое было».

Помню, вздохнула жена, а сынишки меня за шею обняли и не пускают. И так мне тяжело стало, словно навсегда с ними прощаюсь, что-то недоброе вселилось в мое сердце…

Выехал в море, на берег смотрю, вижу — жена стоит, а по бокам сынишки. Долго смотрели мне вслед.

Ехал я целый день, а воды нет. Стал я громко ругать Лед-глаза за то, что винчестер мне за семь песцов не продал. «Эх ты, вонючий! — кричу. — Сердце твое, наверное, шерстью, как медвежья лапа, обросло!» Сейчас ты понимаешь, что семь песцов это много, очень много. Но Лед-глаза знал, что рано или поздно я ему не семь, а десять песцов отдам.

— Да, да. Это много! За них сейчас целую пушку, наверное, можно купить, а не то что винчестер, — живо отозвался Оро.

— Вот-вот, пушку, — согласился Анкоче. — На вторые сутки подъехал я к открытой воде и сразу же нерпу увидел. Долго целился, боялся — промахнусь, потому что совсем плохой был винчестер. Но попал в нерпу, убил. Размотал выброску, кинул, зацепил нерпу. Тяну ее к себе и радуюсь: «Если так и дальше пойдет, то послезавтра в ярангу свою вернусь, жену и детей накормлю». Но вдруг чувствую, как будто меня чуть-чуть колышет на льдине. Оглянулся — и застыл от страха: оказывается, пока я с нерпой возился, кусок льдины откололся и теперь в море меня понесло. Точно так же, как это года три тому назад по морю Рультына, Пытто, Гивэя и Иляя носило. Слышу, собаки завыли, вот так же, как эти недавно выли. К воде рвутся, но нарту я хорошо у льдины закрепил. Вспомнил я детей и жену, стал руки кусать, чуть не плачу: «Умрут, думаю, умрут же они с голоду, кто им поможет? Соседей близко нет, хорошо, если кто мимо проезжать будет».

Идет пар от воды, нерпы головы высовывают и словно смеются над горем моим. Вот уже совсем ночь наступает, а я все плыву куда-то на север, уже ничего, кроме воды, вокруг себя не вижу. Туман поднимается, волны крупнее становятся.

Прошли сутки, прошли вторые, а потом я и счет дням потерял. От нерпы каждый день по кусочку отрезаю, а когда пить захочется, лед колю, лед морской местами несоленый, сам знаешь… Прибило меня к большому ледяному полю и понесло на восток куда-то. Наверное, с месяц меня в море носило, если не больше, потом к береговому льду прибило, и я на берег вышел. Только очень далеко от своей яранги. Вижу какое-то стойбище, обрадовался, кричу, как сумасшедший.

Накормили меня охотники, потом вместе чай пить стали. Пью чай, а сам рассказываю, что со мной случилось. А люди смотрят на меня и молчат все, словно языки свои вместе с чаем проглотили, только вздыхают тяжело. Но вот одна старуха и говорит: «Тут Лед-глаза мимо стойбища нашего проезжал, по всему побережью пушнину собирал, о тебе рассказывал. Был у твоей жены проездом. Она пять дней тогда уже с детьми голодала».

«Значит, был человек у нее? — обрадовался я. — Наверное, дал он ей в долг хотя бы немножко муки, рису. Человек же, понимать должен…»

Смотрю, у старухи слезы на глазах показались. «Нет, — говорит, — человека в твоей яранге не было, там Лед-глаза был. Каюр его рассказывал, что вытащил купец пряник из кармана и детям показал, дети к нему бросились, а он спрятал пряник к себе в карман, захохотал и говорит: «Отец ваш гордый очень, вздумал спорить со мной, торговаться. Вот приедет с моря, если медведи его не сожрали, он вас и накормит. Если вернется, так ему и скажите, чтобы умнее и смирнее был…» Каюр хотел часть корма, для собак приготовленного, у яранги сбросить, но Лед-глаза увидел, закричал на него, остолом ударил, заставил сейчас же дальше ехать».