Вера Солнцева - Заря над Уссури

— Негодяй! — хрипит. — В бой иди, в бой! Трус, шкура! Видишь, наши пошли…

Алена помалкивает, прет его во все лопатки. Катит он у нее по снегу, только свист идет, как на салазках. Проволокла она его с версту. А уж за день измаялась — сил нет. Не может тащить! Отдыха тело усталое требует. Села Алена около раненого. Он зол, на нее и не смотрит, да и боль донимает.

Июльским горячим солнцем ее обогрело: да это Вадим Николаевич Яницын! Среди зимы лютой, сугробов снежных в жар ее бросило. Сидит и шевельнуться боится: не сон ли? Сил у нее сразу прибавилось. Вытащила раненого из огня, побежала за санитарами. Принесли его в госпиталь. Врачам на осмотр доставили.

Алена отогреваться пошла. Обогрелась. Хочется посмотреть на своего спасенного. Смотрит — лежит он уже на столе. Пулю ему из руки вынимают.

Сняли его со стола. Перевязку делают. Окликнула:

— Вадим Николаевич…

Яницын приподнялся на деревянном топчане.

— Алена! Аленушка…

— О! Вы, я вижу, знакомыми оказались, — засмеялся доктор. — А это ведь она вас с проволоки сняла. Герой женщина. Вы сегодня не первый, отвоеванный Аленушкой от смерти…

Не пустил врач Алену на фронтовую полосу — пальцы на руках опухли. «Отдохните. Тепла наберитесь. Работы на вашу долю и здесь хватит. Завтра пойдете…»

Впряглась она в помощь врачам и сестрам. После полуночи погнал ее врач: «Спать!» Она в угол бросилась, где Вадим лежал, — его уж и след простыл. Чуть не взвыла она: «Ушел! Раненый…»

…Двенадцатое февраля. Приказ главкома Блюхера: Приступить к штурму Волочаевки.

На исходных позициях части Инской группы; окружены станция и деревня Волочаевка с севера, запада и юга. Наготове — восточнее станции Волочаевка — Третий стрелковый полк Первой Читинской стрелковой бригады. Обходная колонна эскадрона Особого Амурского полка, команда пеших разведчиков Шестого стрелкового полка готовы выйти восточнее Волочаевки — жечь мосты.

В центре — Амурский полк: его первый батальон стоит западнее станции Волочаевка — к северу от железной дороги. Команда пеших разведчиков полка впереди, всего в пятистах метрах на северо-запад от станции.

На центральном участке, откуда должны начать прорыв обороны белогвардейцев, — резерв, второй эшелон: Второй и Третий батальоны Амурского полка. К северу и северо-западу от станции и деревни Волочаевки, в двух километрах от сопки Июнь-Карань, — Пятый стрелковый полк. К северу от сопки Июнь-Карань, на левом фланге Инской группы, ждал сигнала Четвертый кавалерийский полк.

Продуманно и четко расположена и подготовлена артиллерия — поддерживать огнем наступающие части. Все замерло: ждут сигнала.

На рассвете двенадцатого февраля пошла Алена с частями Пятого стрелкового полка на последний, решительный штурм. И пришлось ей с товарищами брать Волочаевку.

Земля после боев как вспахана — черным-черна. Впереди того места, где вчера шли, был редкий лесок. А тут ни одного деревца стоячего нет, все снарядами покосило вчистую! И под таким смертоносным огнем красные бойцы снесли несколько рядов проволоки.

Бах! Бах! Бах! — ударили в семь часов утра три орудия бронепоезда красных.

Бойцы Народно-Революционной армии знали: выстрелы — это сигнал: брать штурмом Волочаевку!

Бросились в наступление. Бронепоезда белых здорово их мучили, ходу не давали. Красные бойцы в ответ принялись артиллерией их гвоздить.

День вставал морозный, ясный, солнечный. Часам к десяти отчаянный бой разгорелся. Разбитые мосты починили за ночь, восстановили. Броневые поезда красных начали обстрел позиций белых. Свежие, отдохнувшие части народоармейцев на подмогу подошли. Сразу легче дышать стало на поле грозного боя. Но враг озлобился: пули свистят, орудия грохочут, мерзлая земля от снарядных взрывов гудит, как чугунная.

Над равниной пыль клубится, пороховой дым: длился часами ружейный, пулеметный и артиллерийский огонь. Раненые стонут. Навалом лежат груды мертвых тел. Косила народоармейцев смерть направо и налево! Но уже не было силы, способной остановить живых, — они прыгали сверху на проволоку, рвали ее телами. Тех, кто оставался жив, не мог уже остановить никто!

Алена от товарищей не отставала. Только за отцом приглядывала. «Тут?.. Невредимый!»

Последние ряды железных тенет.

Редеет, редеет с каждым напором новых цепей наступающих жестокая паутина колючей проволоки.

— Еще! Еще, товарищи! Вали столбы!

— Нажимай! Рви, товарищ командир, шашкой!

— Молодцы наши артиллеристы! Прямо по проволочным заграждениям бахнули!

— Товарищи! Один, последний напор…

Рухнули с грохотом последние колья, и частям Пятого стрелкового полка открылся путь на сопку Июнь-Карань. Многие воины-патриоты сложили у Волочаевки головы за правое, святое дело! Ратный подвиг их бессмертен. Память о верных сынах своих на века сохранит благодарный народ. Слава павшему воину!

Рухнули последние заграждения. Бойцы замерли на миг перед образовавшейся брешью, словно отдавали последнюю воинскую честь сраженным героям. И живые, всесильные, с ярым, святым гневом бойцы молча, торжественно, с винтовками наперевес двинулись на сопку. Хлынула лавина. Врага за горло! Бруствер за бруствером… Ворвались в окопы. Белые дрогнули, бросились бежать.

«Победили! — думает Алена и бежит за бойцами. — Победили! Вера у народа необыкновенная: бились за новую жизнь, за власть Советов. Человек, который солнце и свет увидел, пойдет по доброй воле в слепцы?!»

Алена впопыхах в окоп вскочила. Видит — офицер командует солдатам, торопится:

— Бей! Стреляй!..

В окоп заскочило несколько бойцов-партизан. Впереди Вадим. Левая рука на перевязи, в правой револьвер. Видит Алена — офицер уставился на Вадима всем лицом, обширным, как квашня, оторопел, и пятится, пятится, бормочет что-то невразумительное:

— Матвеев? Простая душа?

— Простая, простая, — отвечает Яницын и смеется, — как у лягушки. Руки вверх, Замятин!

Партизаны обезоружили офицера и солдат. Замятин, как куль с сеном, осел.

— Жаль, я в Хабаровск спешу, мне надо там архивами заняться — не растащили бы… Вернусь — еще побеседуем, сложная душа, — сказал Вадим Замятину. — Завяжите его попрочнее. Не осрамись, товарищ Лесников…

— Ученый… Не осрамлюсь, — отвечал Силантий и накрепко завязал «морским узлом» руки офицера.

Замечает Лесников — Замятин скис, потерялся, глазами зыркает: скрыться ему хочется.

— Не балуй! — крикнул на него Силантий, как кричал на мерина. — Не озирайся! Моя пуля на лету белку достает. Шагай вперед, не оглядывайся. На этот раз оплошки не дам: пульну, церемонии разводить не буду.

— Аленушка! — увидел Вадим жену. — Сердишься? Я не мог с такой пустяковой раной оставаться в госпитале. Знал, что ты меня не отпустишь…