Арчил Сулакаури - Белый конь

Потом выпустил во двор собаку и закрыл двери…

Потом осмотрел щенков, каждого в отдельности — не прорезались ли глаза.

Потом порылся в сундуке, вытащил ветхий паласик и бережно завернул в него слепых щенят…

Потом уложил теплый подрагивающий и шевелящийся сверток в сшитую женой холщовую сумку…

На полдороге заметил, что собака по пятам идет за ним.

Он отогнал собаку и погрозил ей. Собака повернула назад, но на углу присела на задние лапы и оттуда следила за хозяином.

Старик поплелся дальше. Он знал, собака снова увязалась за ним, бредет на расстоянии, но что было делать, бранью и угрозами не подействуешь, а вернуться домой и запереть ее не хватало сил. И проклятой дороге не было конца, тянулась и тянулась. Старик шел и шел по ней, волоча тяжелую сумку. «Набрались же тела!» — подумал он с сожалением.

«Будто камень в океан…»

Возвращаясь с мельницы обратно во двор, он окинул взглядом балконы, не заметил ли его кто. Но люди, видно, еще спали. Пустынно было и на улице, лишь у духана Антона крутились любители утренней выпивки, нетерпеливо дожидаясь открытия.

Старик наискосок перешел улицу и понуро побрел по тротуару, оставив духан Антона позади.

Он выглядел спокойным. Покой дался ему ценой бессонной ночи. До самого утра убеждал он себя, что лучше потопить щенков, чем оставить в живых, — для них же будет лучше. Долго терзался он сомнениями, но в глубине его души незаметно разрослось чуждое и неведомое ему чувство мести, определившее участь щенят.

Дядя Григол уверил себя, что ученый в золотых очках обманул его, во всяком случае, не всю правду сказал. Может, не доверился или ни во что его не поставил — подумаешь, какой-то темный старик, неуч. Что собаки надобны для науки, он растолковал ему, это верно, да о главном умолчал, скрыл, как собирается использовать бедных щенков. И старик думал, что отплатит ученому, подтопив щенят и оставив его ни с чем. Заявится осенью за щенками, а дядя Григол отправит его с пустыми руками, даст от ворот поворот. Но сначала выскажет ему все.

На углу старика чуть не сбил с ног Зеленый френч. И старик наверняка бы упал, не поддержи его сам же Зеленый френч. Он извинился, недоумевая: «Столько улиц пробежал и никого не встретил, надо же было именно на вас налететь, дядя Григол!» И все переживал: «Не ушиб вас, не ушиб?» Глаза у него лихорадочно бегали, и лицо было ошалелое.

— Ничего, ничего, не ушиб, — успокоил его дядя Григол и пошел было дальше.

— Голова трещит! — простонал Зеленый френч. — Хоть бы рюмочку! Умру, если не выпью!

— Антон не открывал еще духана.

— Откроет, куда денется, — вымученно улыбнулся Зеленый френч. — В этом его работа — утром открывать, вечером закрывать! А вы куда направляетесь, дядя Григол?

— Домой иду.

— До утра на мельнице просидели?!

— Чего там было сидеть до утра!

— А мы славно провели вчера время, и вино было что надо! Я вас ничем не обидел, дядя Григол?

— Чем ты мог обидеть, сынок?!

— И их тоже?

— И их тоже.

— Это хорошо, мирно разошлись, значит! — Зеленый френч и говорил, и слушал равнодушно, без внимания, кроме водки, ничто его сейчас не занимало. Взгляд его прикован был к духану Антона.

— А ты здорово вчера ученого… Глаза открыл мне на него.

— Какого ученого?

— Того… моего знакомца… в золотых очках.

— В золотых очках?!

— Ну, которому я щенят растил.

— Каких щенят, дядя Григол? — неподдельно удивился Зеленый френч.

— Как — каких? Ты же сам отговорил, чего, мол, их растить, череп им вскроют, ток пропустят…

Зеленый френч воззрился на старика бессмысленным взглядом и недоуменно развел руками, всем своим видом говоря: ни о чем подобном слыхом не слыхал!

— Да ты послушай!

— Ничего такого не помню, дядя Григол! Помню, как Джелалэддин воротился, вина принес…

— Оба ведь уверяли — замучат собак, затерзают, погубят, жалко их, и собака божья тварь. Оба твердили!

— Убей, не помню!

— Постой, постой! Как так не помнишь?!

— Что за собаки, что за ученый! Провалиться на месте, будь я последний гад, если знаю! Кроме Джелалэддина, никто на мельницу не заглядывал, откуда взялся ученый?

Старик не ответил, не смог — сердце больно сжалось, подступило к самому горлу. Ему хотелось еще раз услышать услышанное вчера на мельнице и увериться в правильности своего поступка. Старик надеялся, что Зеленый френч припомнит-таки свои слова. Он схватил его за грудки, потянул к себе и, отдышавшись, еще раз попытался напомнить ему вчерашний разговор.

— Ладно, все это хорошо, да от меня что вам надо, дядя Григол?

— Что надо?! Не уразумел, что надо?!

— Если он ученый, так сам знает и сам отвечает за свое дело, — дернул плечами Зеленый френч. — Как захочет, так и проведет свои эксперименты. Разве могу я ему помешать?! Знаете, дядя Григол, что такое эксперимент?

— Ты не увиливай, не заговаривай зубы.

Но в этот момент Антон открыл духан и заложил в него постепенно всех алкавших похмелья.

— Давайте в другой раз поговорим, дядя Григол… Это хорошо, что вас к науке потянуло, дядя Григол, а теперь пустите, нутро пересохло, если не выпью — дух из меня вон! — Он отвел державшую его за френч руку и припустил к духану.

На бегу он что-то еще кричал, обещал, заверял, но старик ничего уже не слышал, потерянно ковыляя за ним.

— Постой, до водки ли тут! Что ты наболтал! Как можно эдак! — негодовал старик, потрясенный, ошеломленный. — Чем тебе щенки мешали, окаянный. Чего надо было от них! На что меня толкнул! Что я почтенному человеку скажу, какими глазами гляну!

Зеленый френч как очумелый ворвался в духан.

Доплелся до заведения Антона и старик. Заглянул внутрь, но там роилось столько народу, что он ничего не различил. Извлечь теперь оттуда пьянчугу не удалось бы никому и ничему — увести себя живым он бы не дал. Начав с рюмки, Зеленый френч пил, пока не наливался по самые уши.

Убитый возвращался старик домой.

Рассвело. В город ступил новый день.

В короткий миг пробуждается город, разом приходит в шумное суетливое движение.

«Сам виноват, — думал старик. — Нечего было других слушать, каждый норовит на ум наставить. И про щенков рассказывать нечего было — кому да для чего выкармливаю, кто меня неволил. И щенков загубил, и перед хорошим человеком сраму не оберусь. Сто голов — сто умов, своим умом бы раскинул… Заладили: потопи да потопи, доброе дело сделаешь. Вот, сделал… Теперь-то уймутся, утешатся! Не отстали, пока не уговорили погубить несчастных…»

Внезапно старик вспомнил о собаке — она же увязалась за ним, когда он шел к реке. Оглянулся вокруг, собаки нигде не было. «Наверно, домой воротилась», — попытался успокоить он себя, но раз закравшееся в душу подозрение не давало успокоиться.