Анатолий Черноусов - Повести

— Научная организация труда на базе полной автоматизации производственных и управленческих процессов. Ну и, конечно же, неустанное, кропотливейшее воспитание всех работников сверху донизу. Лоб разобью, но добьюсь этого сочетания, добьюсь в промышленности порядка, не имевшего прецедентов в мировой практике.

— До сих пор это не удавалось…

— В характере русского народа, говорил Бисмарк, медленно запрягать, но быстро ездить… Так вот, считайте, господа, что до сих пор мы только «запрягали»…

Андрюха повертел в занемевших от напряжения руках сверло, осмотрел его режущие кромки и остался доволен заточкой. Возвращался к своему рабочему месту, а вокруг стонало железо, визжало железо, стучало, грохотало железо, скрежетало, горело железо, гремело железо. Железо, железо, железо…

Когда время перевалило за полночь и когда всех сборщиков уже пошатывало от усталости, мастер велел очистить машину от хлама, прибрать участок.

Оттаскивая в сторону инструмент, негодные детали и куски листового железа с рваными после газорезки краями, Андрюха думал о том, что мастер, пожалуй, торопится с запуском, что не мешало бы еще раз пройтись по узлам, проверить, убедиться…

Кое–как очистили и машину и участок от хлама, под мост, между рельсами поставили деревянный ящик размерами с кузов трехтонки. Мастер кивнул рыжему электрику, стоящему возле пульта управления, — можно! — электрик большим пальцем правой руки надавил на черную кнопку, крайнюю в ряду таких же черных пусковых кнопок.

Зацокали, защелкали контакты, дрогнул и плавно покатился, гудя колесами, тяжелый стальной мост. Он напоминал собой железнодорожную платформу, которая движется боком по широко расставленным рельсам. В конце пробега сработали конечные выключатели, на какую–то долю секунды мост застыл, будто споткнулся, и так же деловито направился в обратный путь.

Мастер снова кивнул, и электрик надавил на вторую кнопку. И сразу же по мосту, по его узеньким рельсам, туда–сюда, словно неуклюжий ткацкий челнок, забегала тележка. Четко отщелкивали контакты конечных выключателей, заставляя тележку метаться вправо–влево по мосту.

Но вот к гулу двух моторов добавился третий: побежало, замелькало швом полотно малого конвейера, установленного на тележке. А минуту спустя на площадке, приподнятой над машиной в виде виадука, заскользило, потекло широкое полотно большого конвейера.

Обросшие, с бледными лицами, сборщики стояли в сторонке, жадно курили и смотрели на свою машину, на громадину, которая наполнялась движением, гулом колес и моторов, щелчками контактов.

Андрюха попросил у Пашки папиросу и, нервно помяв ее в пальцах, закурил.

— Давай! — хриплым голосом крикнул мастер.

Электрик, облизнув губы и вдохнув побольше воздуха, всей ладонью надавил на самую большую кнопку. И тотчас же взревел громадный ребристый мотор, окрашенный в салатный цвет. Набирая обороты, он начал разгонять невидимый, заключенный в чугунную головку ротор — это строго сбалансированное колесо, на котором закреплена плица.

Геннадий, стоя вверху на виадуке, запустил совковую лопату в железный бункер и сыпанул на конвейер первую порцию формовочной земли.

Черная горка этой волглой земли проплыла по ленте вдоль виадука и, задержанная косо поставленным лемехом, свалилась на ленту малого конвейера, который и донес землю до головки. Земля исчезла в головке, но через мгновение, захваченная и раскрученная ротором, вылетела из сопла головки в виде черной струи.

Геннадий кидал теперь землю не останавливаясь, и она вылетала из головки, как из брандспойта, с силой била в деревянный ящик, установленный под машиной, покрывала дно ящика равномерным плотным слоем.

Андрюха поеживался от томительно–радостного озноба. Сотни и сотни деталей и деталюшек: валы, втулки, кольца, подшипники, кронштейны, зубчатки, рычаги, фермы — все это собрано в единую махину, и вот… она в движении, она уже работает, из нее хлещет черная струя земли и утрамбовывается на дне широкого ящика.

Андрюха смотрел на машину, на разумную согласованность ее движений и гордился ее сложностью, ее назначением. Эта машина сама будет рождать машины…

Андрюха почти влюбленно смотрел на машину. Сколько клочков своей кожи оставил он на ее острых углах! Всю ее изъездил, вытер своими штанами; почти каждой ее части касались его руки; на нее катился пот с его лба. И вот она, лапушка, оживает, наполняется смыслом, полезностью…

Обороты ротора все нарастали, нарастали, приближаясь к пределу; черная струя уже хлестала из головки с такой силой, что отдельные песчинки, задевая за края чугунного сопла, высекали искры. У Андрюхи при виде этого покалывало в кончиках пальцев.

Когда же предел — полторы тысячи оборотов в минуту — наступил, из сопла вместе с землей вылетело что–то, мелькнуло. Плица? Как пушечное ядро, грохнула чугунная плица в дно ящика, раскололась, брызги–осколки разлетелись в разные стороны. Один из них, обдав визгом и вихрем, пронесся у самой Андрюхиной головы и саданул в окно. Посыпалось стекло. И в следующий момент Андрюха увидел, как сначала тележку, потом мост, потом всю машину забило мелкой, все увеличивающейся дрожью.

«Дисбаланс!» — холодея подумал Андрюха.

Сейчас порвутся резьбовые соединения, расползутся сварные швы, изогнутся, искорежатся стальные фермы!..

Тележку, мост, виадук, всю машину — трясло; машина будто сошла с ума.

И все словно сошли с ума.

Окаменели.

Мастер стоял белый, без кровинки в лице.

У Андрюхи на затылке шевелились волосы.

— Выключа–а–ай! — заорал он во все горло и в два прыжка очутился возле остолбеневшего электрика.

Электрик очнулся, и они в четыре руки стали давить на красные стоп–кнопки.

Грохот начал стихать.

А когда в машине перестала дрожать последняя стальная ферма, когда наступила необычная, можно сказать, космическая тишина, когда пришло осознание того, что все остались живы, что и машина–то, в общем, не развалилась, ставь новую плицу и… вот тогда они переглянулись, и ими овладела нервная изнуряющая веселость…

Не слушая друг друга, взахлеб принялись рассказывать один другому, как брызнули чугунные осколки, как зазвенело стекло, как затрясло машину, как Андрюха–практикант, будто тигра, бросился выключать.

И смеялись, смеялись, смеялись. Оттого, видно, что машину–то могло разнести в куски, что осколком–то могло и по голове… Очень даже просто могло. Но вот пронесло — все живы, у всех все цело. И бригада изнемогала от смеха… Сочно, заразительно хохотал мордастый Пашка, беззвучно вздрагивал плечами Шура Панкратов, басом грохотал Багратион; обливался слезами вконец ослабший Сеня.