Анатолий Черноусов - Повести

Сваренная из синевато–сизых стальных листов, табельная своей формой напоминает скворечник: в передней стенке вырезано полукруглое окошечко, а чуть пониже — полочка, на которую бросают пропуска и опираются локтями, если разговаривают с табельщицами.

Андрюха положил свой пропуск на полочку, и тотчас же Наташкина рука потянулась за ним.

Руки у Наташки узкие и нежные — это Андрюха отметил еще в первый свой день в цехе. И все думал — что за девчонка там сидит, в этом «скворечнике»? А когда на следующее утро те же руки взяли его пропуск, Андрюха громко сказал: «Доброе утро». В окошечке появилось удивленное девичье лицо; волосы короткие, рыжеватые, с челочкой; глаза большие, карие. Быстро взглянув в развернутый пропуск, а потом на Андрюху, девушка сказала:

— A‑а, вы к нам на практику?

— На практику, — подтвердил Андрюха.

Наташка похлопала глазами, еще раз глянула на него и спросила:

— И надолго?..

— На два месяца, — слегка поклонившись, сказал Андрюха.

— Я спрашиваю потому, — начала почему–то оправдываться Наташка, — что… вас тут надо занести в ведомость, в табель, — она кивнула куда–то в сторону.

— Только и всего? — нарочито разочарованным голосом сказал Андрюха.

Наташка в ответ лишь хмыкнула — ишь, мол, какой!..

Больше им поговорить не пришлось, поскольку один за другим подходили рабочие, и вся полочка перед окошком была уже завалена синими и коричневыми пропусками.

Помахав на прощание рукой, Андрюха отправился тогда разыскивать свой участок. Шел и придумывал продолжение разговора: «Девушка, а как вас зовут?», «А знаете, сегодня в «Маяковском«… Вы еще не смотрели?», «А хотите?.. Да вы не подумайте чего… Я ведь без всякой задней мысли…», «Ну вот и отлично. Значит, в девять у входа?..»

— Доброе утро, — сказал Андрюха и в этот раз, как только Наташкина рука протянулась за пропуском.

— Здравствуй, Андрей, — Наташка высунулась из окошечка. — Мне с тобой поговорить надо. Зайди.

Как и подобает деловому человеку, Андрюха ответил:

— Только сначала загляну на участок…

— Хорошо, — кивнула Наташка.

Сборочный цех настолько огромен, что это и не помещение даже, а, скорее, целая улица, застекленная сверху. Сначала эта огромность угнетала Андрюху, он терялся от множества незнакомых устройств, машин и сооружений. Но постепенно освоился, и теперь ему нравилось, шагая по цеху, охватывать взглядом сразу все его пространство с множеством участков, собираемых машин, с конторками мастеров, с испытательными стендами, заточными и сверлильными станками. Он уже знал: вот это строение из некрашеных железных листов — инструментальная кладовая, где можно получить любой слесарный инструмент; за этой стенкой стоят станки, на которых можно подправить деталь, если она поступит на сборку с завышенным размером; а в самом конце длинного цеха — покрасочное отделение. Там, за глухими металлическими перегородками, готовые машины красят, потом упаковывают, обшивают пахучими досками и грузят на железнодорожные платформы, которые подаются прямо в цех.

А над всем этим, под самой паутиной потолочных ферм, перекинулись поперек цеха мостовые подъемные краны; их стальные крюки неподвижно висят на тросах над пустынными пока еще участками.

Андрюха прошел на свой участок, что примыкал к цеховой стене с огромными — от пола до потолка — окнами. Участок был залит свежим утренним светом, чуть золотились доски верстаков, огораживающих большую квадратную площадку; синевой отливал пол, вымощенный промаслившимся торцом. На этих невысоких верстаках–топчанах будут собираться узлы машины, сама же она вырастет вот здесь, в центре квадратной площадки. Машина, а точнее — автоматическая установка, по словам мастера, предназначается для больших сталелитейных и чугунолитейных заводов. Она заменит тяжелый труд многих и многих формовщиков; одна такая установка, сказал мастер, в конце прошлого года прошла испытания, хорошо себя показала, и на завод стали поступать заказы.

По чертежам и описаниям Андрюха уже представлял себе установку, она понравилась ему, и уже хотелось собирать ее, хотелось поскорее увидеть, какой она будет на самом деле, не в чертежах и схемах, а в металле. Ему хотелось поскорее начать, однако собирать пока было нечего. Семь дней прошло, а деталей все нет и нет. Шататься по заводу без дела Андрюхе уже порядком надоело, а по всему видно, что и сегодня деталей не подвезли — валяются на верстаках вчерашние, разрозненные…

Слесари из бригады, расположившись вокруг столика, что прилепился на стыке с соседним участком, у стены, стучали костяшками домино. Мастера в конторке не было видно: убежал, поди, ругаться насчет деталей…

Получается, что снова будет тоскливый, долгий день, когда придумываешь, куда бы себя деть. Хорошо еще, что Наташка зачем–то позвала…

К столику, к игрокам в домино Андрюха и подходить не стал, повернулся и пошел назад, к табельной.

«О чем это ей захотелось поговорить? — думал он о Наташке. — Да еще один на один. Иначе зачем же — «зайди“? И так бы могла сказать, в окошко…»

Возле дверей он пригладил волосы, откашлялся и постучал.

Наташка открыла ему железную дверь и впустила к себе. Табельная была маленькая, два шага на два, не больше; у окна стол, на котором какие–то гроссбухи и черный телефон; слева от стола во всю стену фанерный стеллаж для пропусков: каждому пропуску — отдельная клеточка–ячейка. Свет небольшой лампочки заливал всю будочку, делал ее уютной.

Сели вполоборота к столу, почти что колени в колени.

— У меня к тебе вот какое дело, — энергично начала Наташка, машинально водя карандашиком по листу бумаги с каким–то списком и не глядя на Андрюху. — Поскольку ты теперь в нашем цехе, член нашего коллектива, то тебя надо подключать к комсомольской жизни. Кстати, я комсорг цеха. — Она даже не улыбнулась. — Ну так вот. У нас есть и самодеятельность, и секции спортивные — пожалуйста. А скоро будет проводиться заводская спартакиада, соревнования между цехами. Ты как, в принципе, не против?..

— В принципе не против… — улыбнулся Андрюха, ему был забавен Наташкин «комсорговский» тон.

— А что ты умеешь? — все так же деловито спрашивала Наташка, и карандаш ее рисовал на списке кружочки, квадратики, треугольники. — В самодеятельности участвуешь?

— Знаешь, как–то не пробовал, — без особого подъема отвечал Андрюха. Ему не хотелось ударять перед Наташкой в грязь лицом, но что было делать?..

— Неужели никогда не пробовал? — Наташка была откровенно удивлена и разочарована. — Ну а бегать, прыгать, волейбол, плавание?..

— Это — да! — поспешил заверить Андрюха. — Можно по всем видам… — Тут он, конечно, перехватил насчет того, что «по всем видам», и потому торопливо добавил: — Хотя больше всего, честно говоря, мне нравится спелеология…