Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 2

Тася. Довольно, Карп, слыхали…

Карп (изумлен). Таисия, детка, как ты можешь быть в сей час здесь с этим Аргусом? [88] Аргус — в греческой мифологии сын Земли, многоглазый великан. Его имя стало нарицательным для бдительного, неусыпного сторожа, неотлучно наблюдающего за кем-либо.

Тася. Видишь, могу.

Карп. Голубица иорданская, смотри — плачу. Развратят они жен и дочерей наших. О Навуходоносоры, о язычники вавилонские, разбивающие алтари иерусалимские.

Дальний церковный звон.

Костромин. Слушайте, не паясничайте… у вас усы, борода. Стыдно.

Карп (реальным тоном). А что, я неправду говорю? Писатель Гончаров в романе «Обрыв» описал тебя. Вот она, Вера из «Обрыва», наэлектризованная твоими дьявольскими элегиями.

Тася. Ах, Карп, глупости ты говоришь. Мне революция страшна и непонятна.

Карп. Тогда страшись въяве… беги.

Тася. Никуда я не побегу.

Карп. Ну, так слушай меня. Он — кто? Эсер или эсдек? Впрочем, наплевать. Я говорю о том, что сие символично, ежели человек душу свою стал определять мертвыми знаками. Сие отвратительно.

Костромин. Послушайте, вы… Всем известно, как вы живете и чем промышляете. Что может быть отвратительней?

Карп. Истинно. Думаешь, спорить буду? Не буду. Живу в пьянстве и афродитстве, промышляю соблазном уездных Саломей. [89] Саломея — по евангельскому преданию дочь правителя Иудеи царя Ирода, потребовавшая от отца за свой танец голову Иоанна Крестителя, предсказавшего близкое пришествие мессии — Христа и крестившего множество евреев — и Иисуса Христа.

Костромин. Хуже, поп… ведь сами знаете, что хуже.

Карп. Знаю. Первый шарлатан в губернии по части пророчеств. Иногда сходится. Тем живу. И что из сего следует?

Костромин. Не вам о душах распространяться.

Карп. Просто говоришь, а ведь ты умен. Нет, глубже возьми, что выйдет? Вот был поп, носил бога живого в душе, исполнял свои поповские обязанности и от того был он вполне благопристоен. Отрекся поп от бога живого, перестал исполнять свои поповские обязанности и стал отвратителен. Отрекаетесь вы от христовой морали, господа, и вообще нет у вас никакой морали. Оттого вы мне и отвратительны, что сам я без морали живу и знаю, что сие значит.

Тася. Гриша, у отца в окнах свет горит. Почему так рано? Что там случилось? Гриша, я домой побегу, а к поезду приду. (Уходит.)

Карп. Беги, голубка. Ох, Тася, Тася… впрочем, чему быть, того не миновать. Воедет Навуходоносор в священный храм и осквернит алтари народа господня.

Костромин. Не юродствуйте, Акафистов. Ваш сын тоже…

Карп. Какой сын? Прокопий, что ли? Негодяй из негодяев. Мне неизвестно, какими знаками ты мечен, а он называется эсер… Неблагозвучное созвучие. Но он оттого угнетенных защищать собирается, что сам ни в кулек ни в рогожку. Как он с тобой? Должен ненавидеть. Ты удался, он — нет. Ты — студент, а он — крапивное семя. Да к тому же у баб успеха не имеет. С булочницей Анфисой путается, смех на весь поселок. Нету у вас морали… что говорить!

Костромин. Не время спорить, но ваша мораль основана на эксплуатации человека человеком. Эту мораль мы уничтожим… социализм выпестует новую мораль в людях. Но прощайте, Карп, уезжаю с курьерским.

Карп. Прощай, Аргус. Боюсь таких… Глаза Аргуса, сила неуемная и ум языческий… Ты дашь людям мораль! Погоди на миг, ты Юльку моего без меня не воспитывал?

Костромин. По-моему, старший брат для Юли — образец земного совершенства.

Карп. Ох, дико это и опасно. Юлька у меня восторженный, дурная наследственность, по правде сказать, больной. Ну, прощай, студент, не сердись, в тоске живу, пью, не пьянея… тоже страшно, брат.

Костромин. Вон и Юля… Легок на помине. (Уходит.)

Входит Юля.

Карп. Юля, ты что, ни свет ни заря?

Юля. Я к заутрене пойду, батенька, а потом, как всегда, в буфете буду стоять.

Карп. Сынок, не таись от меня. Ты ведь в храме не бываешь.

Юля. Батенька, вы сами в храме не бываете и не видите. Говорите с чужих слов. Я молюсь.

Карп. Ох, не то, сыночек, ох, не то… Таишься ты, с отцом никогда не поговоришь…

Юля. Нет, батенька… и не гладьте меня, я не махонький уж. А вы завсегда, заливши глаза, дома живете, об чем мне с вами говорить? Да я один без вас и без никого великолепно время провожу. Кому сны снятся, а у меня они бывают прекрасно в мечтах. Только вам скажи, вы сейчас же допытываться… Не люблю я вас, батенька.

Карп. Юля, бросай к черту буфет, поедем в город прямо этим поездом.

Юля. Докторам хотите меня казать, в сумасшедший дом запереть? Нет, батенька, и не думайте, не дамся. Я и плохое смогу над вами сделать. Ступайте по своим делам, а я пойду по своим.

Карп. Юля, по каким?

Юля. Вам же сказано — к заутрене. (Уходит.)

Карп (один). Идиот растет… Вот оно, возмездие. Одно дитя в блуде рождено — негодяй вышел. Другое — в пьянстве — безумным будет. А ведь до меня, окаянного, род Акафистовых был здоровым, чистым. (Слезы в горле). Сын ты мой… деточка. Если бы не болезнь, какой отрок великолепный.

Входит Ландышев, за ним — Юлайс метлой.

С добрым утром, господин начальник станции. К курьерскому поднялись или к заутрене?

Ландышев. Сын ваш изволил поднять с постели и объявить о начале забастовки по всей линии Самара — Златоуст. Впрочем, я и без него знал, что не сегодня-завтра начнется всероссийская железнодорожная забастовка… [90] Всероссийская железнодорожная забастовка — началась 7–8 октября 1905 года и переросла во Всероссийскую октябрьскую политическую стачку. Вот она и началась. Правительство бездарно, народ озлоблен. Я не знаю, чего добьются забастовщики, но давно пора припугнуть царя и всю его клику.

Юлай. Валентин Анатольевич, мне платформу подметать?

Ландышев. Понятия не имею… Пойди спроси у господина Акафистова, с этой минуты он уже не только старший телеграфист, а председатель какого-то комитета. Я свою власть сложил. (Уходит.)

Карп (хохочет). Интересно! Вот как оно начинается! Ты еще не успел опохмелиться, а тут, бац, всероссийская забастовка. Юлайка, что призадумался? Ставь метлу трубой. Отныне ты забастовщик, важнейшее лицо в государстве. Вопи: «Долой самодержавие!»

Юлай. Неужели правда?

Карп. Бастуй, Юлай, я угощаю.

Юлай. Антропов говорит, шибко пороть будут.