Владимир Бахметьев - Железная трава

— Чего завтра! — заторопился заведующий, усаживая вновь Акима. — Товар — лицом… Тебе говорил приказчик: американские у нас машины… Понимаешь? Мак-Кормик! Фирма такая… заграничная! Мак-Кормик — на весь свет!.. Вы откуда будете?..

— Из Плосской мы… Косихинской волости! — бойко отвечал приободрившийся Петрунька.

— Господи! — заведующий ударил себя в грудь. — Да ведь у нас все ваши берут!..

— Чьи таки? — заинтересовался Аким и поднял глаза.

— А вот сию минуту-с!..

Заведующий бросился к столу, захватил кипу красных ордеров и, кинув на нос пенсне, принялся перелистывать.

— Андреевская волость… Мочищенская… Заселок Топорков, Косихинской волости… Вот!

— Далеко это от нас, — заметил Аким.

— Найдем поближе…

Деревня — за деревней, имя — за именем. При этом назывались покупки: то плуг, то молотилка, то жатка… Наконец, добрались до Плосской. Сияющий подхватил заведующий пачку ордеров и поднес ее Акиму.

— Читай!

— Петрунька, глянь-ко…

— Деревня Плосская, Косихинской волости, — раздельно и зычно читал заведующий перед Петрунькой, тыча пальцем по строке. — Гляди… Плос-ска-я… Семен Терентьич По-пыл-кин!..

— Знаю, — улыбнулся Аким. — Што взял-то?

— Плужок, номер третий… Десять рублей задатку дал!..

— Этого знаем!..

— То-то же… Доволен плужком?

— Кабыть, ничего!..

— Вот видишь!.. Да у нас весь товар в славе! По Сибири наших более ста складов, и всюду народ доволен!.. А сноповязки теперь на роличном ходу, усовершенствованные! Запас к ним всегда есть! Монтера дадим… Все честь-честью… Наша фирма, милый человек…

— Наша фирма, слава богу!.. — подхватил конторщик, выходя из-за стола и развертывая перед Акимом пестрый плакат. — Вот, гляди… Большая золотая медаль — в Орле дали за плуги!.. Большая серебряная — в Кургане!.. Еще серебряная — в Омске!.. И орла имеем! Видишь? Орел!..

— Я не хулю, — нетерпеливо отозвался Аким и тихонько поднялся с места. — Каждый себе не враг — все хвалят!..

— Не похвалишь — не продашь, — примирительно вставил заведующий. — Ну, так как же?..

— Да никак!.. — сказал Аким. Он снова встревожился, поняв, что дело идет к концу. — Вот завтра утречком заглянем… Посмотрим, как и что… Сообразим…

— Значит, — повысил голос заведующий, — значит, тебя никаким словом не проймешь, а?

— Птицу кормом, человека словом обманывают! — твердо сказал Аким и, угнув спину, направился к двери. — Завтра придем…

Заведующий сплюнул.

— Черти… Гортанью кровь пойдет, а вас не уговоришь… Разве вы люди!

Аким, насупясь, взялся за ручку двери.

— Петрунька, идем…

— Иди, иди!.. — уже кричал заведующий. — Пожалуйста!.. Иди!.. Бестолочь, овца!..

Но когда Аким ступил за порог, заведующий подлетел к нему, ухватил за рубаху и снова потащил в контору.

— Тебе хоть кол теши на голове, ты все свое — пойду, пойду! Да куда тебя шут несет?.. В свой склад, что ли!

Он приходил в раж:

— Вчера явился один болван! Толковали, толковали… ушел! У Теминых молотягу взял, а она — старье!.. Плачется… А горю-то уж и не помочь… Близок локоть, да не укусишь!.. Разве вы понимаете слово человечье!.. Гляди ж, уйдешь — кулаком слезы утрешь… Иди!..

— А ты не кричи, — сказал глухо Аким, растерянно бегая глазами, и нерешительно опустился на скамью.

— Как же на вас не кричать! — не унимался заведующий. — Кабы ты толком что сказал, а то заладил свое: завтра да ужо!.. Ну, что тебе у нас не нравится?

— Цена высока, — угрюмо ответил Аким.

— Триста девяносто? С передком-то?!.

— В казенном… на восемь ниже…

— Что-о?.. Да ты…

— А шпагат у вас почем? — заторопился Аким, предотвращая новый взрыв хозяйского негодования.

— Тринадцать с полтиной… Ка-азенный!.. Да ты…

— А сроки уплаты у вас каки? — продолжал Аким, видимо, уже что-то решая про себя.

— Чего сроки! Сойдемся… Это — не толк, — вдруг смягчаясь, заговорил заведующий. — Как людям, так и вам… А чай-то, Аким Федосеич, готов!..

— Лошадей сколько в упряжь требуется? — допрашивал Аким.

— Три, больше не надо…

— Поди, и четыре впрягешь?.. Посмотреть бы еще, машину-то…

Пили чай. Петрунька шумно тянул из блюдечка и со вниманием вслушивался в то, о чем с жаром рассказывал заведующий. Тут была и Америка, и необыкновенные американские машины, и многое другое… Когда допит был пятый стакан, Аким, распоясываясь и называя заведующего по имени и отчеству, заговорил:

— Ты вот, Гордей Лександрыч, обижаться: пошто, мол, человек толкует долго… то-ись, мы-то! А как сразу?

— Это верно, — соглашался тот, похлопывая Акима по колену. — Еще стариками заказано: семь раз отмерь — раз отрежь… А все же подоверчивей бы к нам… Трудно с вами!

— Трудов много, — согласился Аким. — Да и купить нелегко…

— Э, нет!.. Купить брат, что вошь убить, а вот продать, вроде как… блоху поймать!..

— Правильно, — осклабился Аким. — Ну, так, давай, чего ли?.. Шибко ты, Гордей Лександрыч, цепок: от тебя не уйдешь… Дак, значит, на три срока? К Зимнему Николе перво́й?..

— От своих слов не отопремся…

— Ну, дак, господи благослови!..

Встали и оба истово перекрестились в угол.

— Пиши!..

Заведующий кинулся к столу.

— Ну, Петрунька, теперь, что бог пошлет, — сказал Аким трепетным голосом. — Купили!..

— Не беспокойтесь, — отозвался заведующий, поднимая над бумагой голову и поправляя пенсне, — друзьями будем!..

— Фальши бы какой не вышло, Гордей Лександрыч… Опять же, монтера не задержи…

Аким каракулями подписал долговое обязательство, вынул из-за пазухи платок, развязал бережно и отсчитал полтораста рублей.

— Стариковы денежки, батьки мово… На похороны копил, а вишь, куда приспели!..

Аким ждал из города монтера. Народ поговаривал о жатве.

Мужики, чертыхаясь в сторону нерасторопных баб, готовились к работам: насаживали на литовки ручники, чинили грабли и вилы. Сидор Лукич и с ним еще трое, — все они имели жатки, — уехали в город за частями, обносившимися в прошлое лето. За воротами Акимовой избы с утра до вечера кто-нибудь дежурил: то сам Аким, то дед, то Петрунька, забиравшийся на верею, чтобы виднее было. Матрена хмуро приговаривала:

— Купили деймона! Вот и охай, вот и жди всяка там… ремонтера!..

Стоял конец июля, когда солнце уже не пылает огромным знойным костром, а покорно, текуче, золотою пылью расходится в бледной синеве неба. Воздух тонок, но тускл; все чудится, что где-то там, за синеющим увалом, горит лес, и до самого вечера невидимые руки плели под небом искристые нити паутины; одна за другою, нежно колыхаясь, летели они над узорными нивами, серыми дорогами, по улицам деревень, пока не хватала их цепкая ветвь сосны или коричневый махор бурьяна.

Хорошо было за околицей, на просторе, и туда тянуло Петруньку. Только страх, что монтер приедет в его, Петруньки, отсутствие, усаживал дома. Чтобы не скучать, Петрунька сманивал ребят к себе на огород и оттуда, через прясла, показывал им коробы машины, сложенные под сараем. Хотелось ближе, да не позволял отец.