Константин Лебедев - Дни испытаний

— В училище я не занимал на соревнованиях места, ниже третьего, — отпарировал Ковалев. — С тех пор не так–то уж много времени прошло. Обещаю вам возвратиться не позднее, как через три часа.

Ростовцев снова хотел возразить, но вдруг как–то неожиданно для самого себя согласился. И сразу же после того, как дал согласие, передумал, досадуя на свою слабость. Сейчас уже было поздно брать слова обратно, и он, махнув рукой вслед удалявшемуся для сборов Ковалеву, крикнул только:

— Не забудьте маскхалат надеть…

Собрался Ковалев быстро. Поверх белого маскировочного халата, он повесил за спину телефонный аппарат, приладил железные когти для залезания на столб, сунул за пазуху пару гранат, и, отстегнув кобуру, положил пистолет прямо в карман. В другой карман он положил ракетницу. Некоторое время он думал, брать ли автомат, тяжесть которого становилась весьма ощутительной в сочетании с тем, что он уже взял. Повертев автомат в руках, он все же повесил на себя и его. В таком воинственном виде он вновь предстал перед Ростовцевым.

— До скорой встречи, товарищ лейтенант, — сказал он, улыбаясь. — Если увидите красную и вслед за ней зеленую ракеты, знайте, что дело сделано, и я пускаю от радости фейерверки.

— Хорошо. Желаю успеха… Да, — спохватился Ростовцев, — может быть, на дорожку для обогревания того… хочешь? — он указал на свою фляжку, непроизвольно переходя на «ты».

— Что вы! Нельзя. Меня уж однажды это «того» подвело. Теперь научен. Давайте лучше на всякий случай вашу руку… — Он крепко, по–мужски, сжал его ладонь. — Счастливо оставаться!

Застегнув крепления лыж, он выбросил вперед палки и взял с места упруго и сильно, всем корпусом.

Ковалев двигался вперед мягкими ритмическими толчками. До полотна железной дороги местность была ровная, и лыжи хорошо скользили по хрустящему снегу, покрытому сверху промерзшей корочкой. Ветер отполировал ее поверхность, и она, потрескивая, выдерживала тяжесть человеческого тела.

У железнодорожной линии Ковалев был уже через несколько минут. Насыпь в этом месте была невысокой. С хода перемахнув через ров, Ковалев поднялся на линию и осторожно, опираясь на палки, чтобы не сломать лыжи, ступил на рельсы. Съехав вниз, он остановился и прислушался. Между одиночными выстрелами он различил глухой звук взрыва. Привычным ухом определил, что это легкий миномет.

«Миномет надо подавить, — подумал он про себя, — иначе будет скверно. Догадается ли лейтенант?»

Ему вдруг захотелось вернуться и сказать Ростовцеву, что следует делать. Он не был уверен, что лейтенант сумеет руководить обороной правильно. Ковалеву всегда казалась излишней та осторожность, которую проявлял его начальник во всех мероприятиях. Но, постояв в раздумье некоторое время, он, наконец, решил, что еще успеет и вернуться, чтобы принять личное участие в бою. Он поправил автомат, устроил удобнее когти и широкими шагами двинулся направо вдоль насыпи. Мелкий кустарник мешал ему развить скорость. Приходилось лавировать, чтобы не запутаться. Опасаясь, что финны оседлали и железную дорогу, он шел осторожно.

Пройдя километра полтора, он пересек линию и пустился по кустарнику наискось вправо к тому месту, где, по его расчетам, должно было проходить шоссе. Он не чувствовал усталости, потому что движения его были ритмичны. Как–то автоматически со строгой последовательностью он делал сначала толчок, потом несколько шагов и, когда руки выносились вперед, снова толчок и опять несколько шагов, и так до бесконечности. Он шел, ни о чем не думая и не останавливаясь, чтобы не сбиться со взятого темпа и не потерять скорость. Хруст снега, концы лыж впереди и кружочки бамбуковых палок сливались в какое–то единое ощущение и составляли сейчас весь его мир.

Местность начала подниматься в гору. Идти стало труднее. На пути появились камни, торчавшие из–под снега, как огромные серые зубы. Их приходилось обходить. Чтобы не делать резких поворотов, он, завидя их, сворачивал заранее и проходил рядом на таком расстоянии, чтобы только не задеть палкой.

Кустарник исчез. Вместо него начался настоящий высокий лес. Это было признаком того, что шоссе близко. Остановившись у высокого камня, Ковалев осмотрелся. Небо, просвечивающее через вершины деревьев, сделалось сероватым, а ветви в предутренней дымке казались темными и нерезкими.

Ковалев вытер вспотевшее лицо, нагнулся и, подняв пригоршню слежавшегося снега, положил в рот. Снег охладил разгоряченные пересохшие губы, и это было приятно. Ковалев положил в рот новую порцию, отряхнул рукавицу и двинулся вперед, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам.

Вскоре он вышел на шоссе. Дорога со следами от автомашин, извиваясь, уходила в обе стороны. Следуя за ее изгибами, рядом тянулись два провода, подвешенные на низких, плохо обструганных столбах.

На этом участке следов повреждения линии Ковалев не обнаружил. Он пересек шоссе и на всякий случай двинулся рядом, следя за проводами, то пропадавшими, то появлявшимися среди деревьев. Предположив, что место обрыва осталось позади, он влез на столб и подключил аппарат. Полк, несмотря на все его старания, не отвечал.

«Значит, обрыв дальше», — подумал Ковалев. Спустившись, он снова пошел вдоль линии.

В том месте, где шоссе пересекало овраг и через него был перекинут небольшой мостик, находившийся от базы километрах в восьми, Ковалев вдруг потерял провода из вида. Он внимательно всматривался в промежутки между вершинами деревьев, надеясь отыскать их снова, но ничего не видел. Сделав несколько толчков, он остановился.

Проводов не было!

Выждав и прислушавшись, он приблизился к дороге. С этого места хорошо был виден шаткий бревенчатый мостик. Там, где начинался обрыв, и земля уходила вниз, Ковалев заметил черное тело телефонного столба, повалившегося набок и доходившего своей вершиной почти до середины дороги.

Забыв об осторожности, Ковалев подъехал к поваленному столбу. Он был подрублен, и свежие щепки валялись на снегу. Не теряя времени, Ковалев быстро съехал в овраг и поднялся на противоположную сторону. Следующий столб стоял на месте, но провода были оборваны примерно на уровне верхней его трети. Извиваясь, они свободно и недоступно висели в воздухе.

Ковалев расстегнул крепления лыж, отставил их в сторону и рядом положил автомат. Торопясь, он нагнулся, чтобы укрепить на ногах тяжелые железные когти. Смерзшиеся ремни плохо проходили в пряжки. Чтобы облегчить себе работу, он снял рукавицы и, не глядя, положил их прямо на снег. Холодное железо обжигало руки. Затянув ремни, он повернулся, чтобы поднять рукавицы, и в это время неожиданно заметил маленький окурок.

Сначала он не обратил на него внимания, но через мгновенье нагнулся и поднес его к глазам. Окурок был свернут из газетной бумаги. Буквы на ней были нерусские.