Константин Лебедев - Дни испытаний

«Что, если я ошибся?» — мелькнула в голове назойливая мысль, но он отогнал ее от себя, сердясь на то, что она появилась.

«Должен не ошибиться. Должен… Должен во что бы то ни стало!» — подумал он и прошел в перевязочную, где все еще лежал Ростовцев, Сестра при его появлении спрашивающе взглянула на него, словно стараясь отгадать, чем кончился разговор с майором Михайловым. Она слышала, как стукнула за майором дверь, и как прогремели по коридору его торопливые шаги. В этом спрашивающем взгляде Ветров вдруг обрел уверенность. Он увидел, что его ждут, что на него надеются и что, значит, на него рассчитывают. И почему бы, раз другие смотрят на него так, почему бы и ему не быть уверенным в своих силах? Ведь он тоже кое–что знает и кое–что умеет.

Ростовцев, покрытый простыней, встретил его молча. Только когда Ветров подошел вплотную к столу, он спросил одними губами:

— Ну, как?.. Резать? Или… спасешь?

— Спасу, — ответил тот тихо. Он хотел добавить «постараюсь», но, задержавшись, сказал вместо этого твердо, как отрубил: — Обязательно!

Ростовцева перевезли в гнойную операционную. Вспыхнула над столом зеркальная лампа. Ветров начал мыться. Когда на него надевали стерильный халат, Ростовцев тревожно спросил:

— Что ты собираешься… делать?

— Обрабатывать рану.

— Будет больно?

— Нет, ты ничего не услышишь. Ты будешь спать.

От этих слов Ростовцев насторожился.

— Не надо, — сказал он. — Я вытерплю и так.

Ветров понял, что его пациент боится обмана, и пояснил:

— Без наркоза нельзя. Будет очень больно, потому что в некоторых местах мне придется резать, чтобы удалить нежизнеспособные ткани. Ты не вытерпишь.

— Усыплять себя я не дам, — упрямо прошептал Ростовцев.

— Но я же пообещал тебе, что нога твоя останется целой?

Ростовцев молчал. Ветров внимательно взглянул ему в лицо:

— Ты веришь мне? — спросил он.

— Хочу… Но…

— Ты должен мне верить! Я взялся за то, чтобы ты остался цел и невредим. Ты не знаешь, чего мне стоило это. И ты не имеешь права подозревать меня в обмане.

К больному склонилась сестра, она положила теплую руку на его лоб.

— Не бойтесь, не надо. Все будет хорошо, — сказала она полушепотом.

Простые слева ее и это движение, доверчивое и ласковое, подействовали на Ростовцева, он колебался некоторое время, а потом произнес:

— Ладно, давай наркоз. Только знай: если проснусь… без ноги, жить все равно не буду!

Марлевая маска легла на его лицо. В горло проник сладковатый противный запах эфира. Ему захотелось сорвать маску, но кто–то издали властно требовал, чтобы он считал.

— Раз, два… три… четыре, — начал он, задыхаясь, — восемь… десять… — Он чувствовал, что сбивается, но голос требовал считать, не останавливаясь. Он выговаривал одно за другим числа, путался, и вдруг ему показалась, что все уходит куда–то далеко, далеко, а на душе делается хорошо и спокойно…

Через час Ветров вышел из операционной. Отдохнув у себя в комнате, он осмотрел больных, поступивших в отделение в одной партии с Ростовцевым. Когда он окончил осмотр, за окном забрезжил рассвет. Хотелось спать, но до конца дежурства осталось немного, и он решил не ложиться. Лицо его несколько осунулось и пожелтело от бессонницы.

Присев у стола, он вынул чистый листок бумаги и сверху написал адрес Риты Хрусталевой. Подумав, что писать дальше, он обмакнул перо в чернильницу и снова вывел:

«Борис тяжело ранен. Лежит в нашем госпитале. Считаю, что Ваше присутствие необходимо. Выезжайте немедленно».

Он вызвал сестру:

— Тамара, по окончании дежурства дойдите до почты и пошлите эту телеграмму. — Он протянул ей листок и добавил: — Пошлите срочной. Вот деньги. Вас это не затруднит?

— Нет, нисколько.

Сдав дежурство Анне Ивановне, Ветров освободился. Он покинул госпиталь и очутился на свежем воздухе. Начиналось чистое весеннее утро. Лучи солнца, проникая сквозь ветви деревьев, проходили где–то в вышине, не касаясь земли, они освещали верхние этажи госпиталя, поблескивая его стеклами. Утреннее небо, безоблачное и бесконечное, поражало своей глубиной. В нем была какая–то особенная весенняя свежесть.

В парке не было никого. Ветров шагал по дорожке, усыпанной прошлогодним, слежавшимся песком. Впереди было воскресенье — целый день, которым можно располагать, как вздумается. Подойдя к общежитию, Ветров устало остановился у входа, повернувшись в сторону госпиталя. Серое здание так не соответствовало той свежести, которой был напоен воздух, и казалось неуместным и скучным. Сидеть в душной комнате Ветрову не хотелось. Его потянуло в город с его утренней тишиной. Он распахнул пальто и пошел через парк обратно к выходу. Двигался он неспеша, заложив руки. за спину и раскачиваясь в такт собственным шагам.

Улица просыпалась. Все чаще попадались отдельные прохожие. Солнце, поднявшись над крышами, нерешительно бросило на мостовую свои первые теплые лучи. Они начинали греть по–настоящему, и Ветров почувствовал, как нагревалось его пальто. По легкой усталости, которая постепенно вкрадывалась в его тело, он решил, что пора возвращаться. Обратно он выбрал другой путь, чтобы не повторялось то, что он уже видел и что было хорошо знакомо.

Едва скинув пальто и наспех повесив его на вешалку, он подошел к этажерке с книгами и достал учебник. Усевшись у окна так, чтобы солнце освещало его, он торопливо перелистал страницы и отыскал главу о газовой гангрене. Он перечитал ее несколько раз, надеясь найти что–нибудь новое, ускользнувшее от внимания прежде. Но все было так, как он представлял себе и до этого. Он отложил книгу и перебрал в памяти все мелочи, которые уловил в состоянии Ростовцева, придираясь к самому себе и стараясь нарочно доказать себе свою неправоту.

В тех случаях, когда он не был уверен в правильности своих заключений или когда обстоятельства заставляли его сомневаться, он намеренно старался сам опровергнуть то, что отстаивал. Он придирчиво находил различные факты, говорящие не в его пользу, тщательно взвешивал их, и только после анализа отбрасывал, убедившись окончательно в том, что они не противоречат первоначальному суждению.

Он долго думал, невидяще смотря в парк через оконное стекло. Наконец, проведя рукой по волосам, встал и произнес вслух:

— Нет, все–таки прав я, а не он. И я докажу это!

Ему стало как–то сразу легче. Поднявшись, он включил чайник. Потом опять подошел к окну. Солнце светило ярко, и он вдруг подумал, что пришло время выставить раму и впустить весну в комнату. Он взял нож и начал отковыривать замазку.

— Лето почуяли, дорогуша? — услышал он за спиной мягкий голос Воронова, незаметно вошедшего в комнату.

— Да, Иван Иванович, — ответил Ветров, на минуту отрываясь от своего занятия и здороваясь. — Хочу проветриться немного. Только что с дежурства пришел и показалось душно… Очень уж погода хороша…