Леонид Пасенюк - Люди, горы, небо

Щебнистый склон уходил вверх полого, просто душа подпевала, так легко было подниматься. По обе стороны щебенка уже затравянела, защитилась подобием почвы, и в ней местами зияли почти неприметные дырочки, будто моль землю побила. Шеф заметил мышку. Она часто–часто поводила запавшими боками.

«Наверное, поблизости есть кедрач, — решил шеф. — А то чем же ей здесь питаться? Как вообще попали сюда мыши?»

Он еще подумал: на острове много живности, и тут же отметил с огорчением, что во всяком случае мышь — тварь несъедобная. Он не был ни брезглив, ни привередлив, охотно поедал здесь чаек, тогда как его коллеги позволяли себе эдак пренебрежительно крутить носами. Крутить–то они для вида крутили, а чаек вниманием жаловали: ведь в рационе отряда не было другого мяса.

Шеф по необходимости ел все, что не сулило явного отравления: к тому его давно уже приучила кочевая жизнь геолога. В ней бывало, что приходилось питаться травкой, корешками растений, подозрительно пахнущим мясом…

Не пренебрегал никакой едой и Миша Егорчик. Ему не случалось питаться травкой и тухлой убоиной, но у него от рождения был волчий аппетит. Вероятно, мать плохо кормила грудью — оттого и пошло. Егорчик оказался прорвой в смысле еды: сколько ни дай — все мало. Сейчас, когда отряд перешел на жесткую экономию продуктов, выпуклые пронзительно светлые глаза Егорчика как зажглись голодным огнем, так уже и не потухали.

Шеф остановился, подождал Витьку.

— Упарились?

— Немного есть, — признался тот.

— Сейчас достигнем верхотуры — передохнем, перекусим. — Шеф испытующе на него посмотрел. — У вас какие–то трения со Станиславом. Это почему? До сих пор ваши взаимоотношения меня, правда, не касались, но…

— Никаких трений, — возразил Витька; он был искренен: действительно, никаких трений. Он не припоминает ничего такого… такого, чтобы это могло броситься в глаза кому–то постороннему.

— Ну, допустим, — медленно сказал шеф и почему–то вздохнул. Он чувствовал симпатию к Витьке. Паренек привлекал его, может, и естественным в таком возрасте, но все же для шефа непривычным сочетанием детскости (мечтает найти золото там, где его нет и в помине!) с наивной бескорыстностью.

Скверно вот, что туман. Абсолютно никакой видимости. То ли взошли на макушку, то ли еще нет.

— Где мы сейчас? — спросил Витька.

— Где–то тут, — наугад ткнул пальцем в карту шеф и описал им небрежный круг. — Из–за отсутствия ориентиров не привяжешься к местности. Но неважно, сейчас свалимся вниз, дальше моря в любом случае не уйдем. К сожалению.

Как раз подошел и Станислав.

— Вот сейчас выглянет солнце, — бодро сказал он, — мы сориентируемся по компасу и карте.

Не до смеха, а засмеешься: покажется солнце — тогда и без карты можно обойтись. Островок всего с ладошку.

– ‑ Между прочим, где эта каланча бродит, — неприязненно сказал Витька, — этот Егорчик — тип лишнего человека наших дней?

— Ничего, покричим — отзовется, — успокоил шеф: он и к Егорчику питал ничем не объяснимое расположение.

Но на крики тот не отозвался.

— Он, вероятно, глуховат? — высказал сомнение Витька.

— Вряд ли, — усмехнулся Станислав. — Скорее он феноменально ленив и безответствен. Давайте–ка лучше перекусим здесь в затишке — может, он и объявится.

— Разумно, разумно, — поддержал его шеф, тотчас извлекая из рюкзака воду в термосе. — У кого будут добавления к этому высококалорийному напитку?

— У меня заначка. Белый сухарь, — сказал Станислав, расшнуровывая прозрачный мешочек.

— О, даже белый, — удивился шеф; в принципе он не одобрял эти так называемые единоличные «заначки».

Станислав разделил сухарь на четыре кусочка — и началась скудная трапеза. Шуток слышно не было. Сильно дуло, но здесь, за увесистыми глыбами, очень дельно поставленными какою–то силой на попа, было даже уютно.

— Вот еще кусочек сухаря завалялся, — пробормотал Станислав. — Тут и делить нечего. Разыграем его «на гоп»?

— Не стоит, — сказал шеф. — Сейчас появится Егорчик.

— К сожалению, не исключено. На сухаря он, пожалуй, сработает безотказно, как локатор. — Станислав вытряхнул на ладонь крошки из мешочка и отправил их в рот. — Между прочим, у него в рюкзаке местная курица в тряпочку завернута. Породы тихоокеанская леггорн. Он ее, может, затем и уволок, чтобы ошарашить в одиночку.

— Ох уж эти ваши заначки! — покачал головою шеф. — Поразительные вы крохоборы.

— Разве плохо, — сказал Витька, не желающий быть крохобором, — если кто–то сэкономит на своем желудке, а потом поделится со всеми? У меня тоже где–то кусочек сахара лежит — в тяжелый день попьем чайку.

Шеф мог бы сказать, что все это хорошо, если хорошо кончается, но припрятанный до черного дня запасец можно употребить и втихомолку. Сама по себе природа экономии «за счет живота» (а иногда под шумок и за общий счет). такова, что неизбежно развивает в человеке тягу к скрытничеству, какими благородными побуждениями она ни мотивируется.

Медленно вышел из тумана Егорчик — откуда–то совсем сбоку: похоже, что у него действительно сработала реакция на сухарь.

— И правда, учуял, — прыснул в кулак Витька.

Шеф слегка пожурил Мишу — не следует отставать от группы; мало ли что: туман, ущелья…

— Ничего опасного не случится, — хрипло проговорил Егорчик, разгрызая предложенный ему сухарь.

Витька, пожалуй, становился суеверным, потому что пробормотал отчужденно, так, чтобы не услышал Егорчик:

— Он таки накличет беду, этот одноклеточный оптимист!

Станислав в полной мере оценил мрачный Витькин юмор и от души засмеялся.

— Между прочим, ты свою чайку уже ошарашил? — спросил он у коллектора.

— Я ее съел, — серьезно ответил тот.

Станислав поднял вверх пятерню: ну, что я вам говорил!

Долго рассуждали, в каком направлении двигаться.

Наконец шеф во всеуслышание определил азимут.

— Вот так и будем потихоньку сваливаться к морю, — сказал он, плотнее пристегивая к руке компас. — Не робей, робяты, ужо скоро обогреимси!

Витька взглянул на него с любопытством: а он совсем не скучный, этот Юрий Викентьевич, и никакой он не тюфяк. Это Станислав от большого ума когда–то заявил.

Опять куда–то исчез Егорчик.

— А вон он уже по хребтину пошел, вон по хребтику! — показал Витька.

Сложив ладони рупором, шеф приказал:

— Вернитесь!! Куда же вы, вернитесь!!

Егорчик как–то замедленно повернул голову, явно услышав зов, но проследовал дальше, тихо и жутко растворяясь в белесом тумане, как дух в спиритическом сеансе.

В глубоком кулуаре, куда вскоре сошли, дико взвывал, припадая к снежникам, ветер. Мрачно желтели по сторонам будто оскальпированные склоны — весь травяной покров с них был снят свежим оползнем. Обнаженным «мозгом» виднелись в них напластования пород.