Иван Филоненко - Земные наши заботы

Однако и сидеть больше не мог. Сколько ни выжидай, а получалось теперь, что живет он в Ясеневке вроде бы временно. И как бы снова не оказаться в дураках. К тому же кое–кто, махнув на все, уже съехал молчком. Так что деревенский ряд оказался вдруг щербатым. И теперь, по всему видно, будут выпадать дома из стройного ряда один за другим. А раз так, то когда–то придет и его черед. Пусть и не скоро, пусть эта канитель протянется еще лет десять–двадцать. Но потом, на старости–то что? Нет, жить в неопределенности он тоже не мог. Нужно было что–то придумывать, на что–то решаться.

Легко сказать: придумать, решиться. Для него это значило бросить родной дом, в который он вложил свою душу и думу о благополучии, покинуть привычный уют, оставить деревню с погостом на холме. Это значило начинать жизнь заново, в чужом месте, где надо привыкать к людям, ко всему, что будет окружать. Не будет привычных тропинок к реке, на которых каждую ямку он знает. Не будет двора, в котором вырос. И яблонь не будет. И брат не всякий раз приедет в гости. Что ему новое место? Не будет родины.

Если бы не знал всего этого Михаил, может, и легче было бы. А он помнит, как в армии по этим тропинкам тосковал, по речке, саду, по голубому горизонту, на фоне которого четко вырисовывалась милая, тихая, родная Ясеневка. Должно быть, оттого и название у нее такое. Во всяком случае, ни одного дерева ясеня в деревне не было.

Выручало Михаила лишь то, что он не сомневался в какой–то высшей разумности всей этой затеи, о которой даже председатель сельсовета Иван Сергеевич Петров знал одно: за ремонт и застройку в неперспективном селе он не только имеет право, но и должен штрафовать нарушителей, то есть жителей этого села.

Правда, эту строгость пробовал было смягчить председатель колхоза, — на ферме–то, которая рядом с селом, нужны люди! Мол, как же это так, чтобы человеку нельзя было жить там, где… Но и Семен Иванович вынужден был умолкнуть и отступиться, получив из района выговор и внушение, что это вовсе не временная кампания, а «важнейшая социальная задача по сближению уровней».

Так что и Семену Ивановичу ничего не оставалось, как пригласить в кабинет Михаила Матвеева и завести разговор о кредите, о материалах, которыми колхоз готов пособить ему при строительстве дома на центральной усадьбе.

Михаил сидел и думал, поглядывая в окно. Думал о том, что, пожалуй, мог бы и еще раз построиться, если бы, скажем, пожар случился. Но построиться в своем дворе. Там каждый выдавшийся свободный час — твой, что–то положил, что–то прибил. И под рукой все, и на глазах. А в соседнем селе дом заложить — дело долгое, несподручное и рискованное. Без присмотра не оставишь. Все, что завез, надо быстро в дело, иначе не навозишься. Значит, нанимать кого–то надо. А ему это теперь не по карману. Что из того, что кредит председатель обещает. Кредит тоже надо будет возвращать. Да и что ж это он, так и будет всю жизнь на дом работать? Сначала на один, теперь на другой?

— Нет, председатель, — проговорил Михаил таким голосом, словно только что родного человека похоронил. — Я так думаю: бери мой дом, а мне давай казенный. Не сам Ясеневку покидаю, не сам я и новый дом свой оставляю. Вот и устрой, значит, лучшую для меня жизнь. Второй раз с фундамента начинать не хочу, руки ослабли…

«Дорогой ты мой Матвеев, — думал председатель. — Если не кричишь, не ругаешься, значит, силы в тебе ой как много. А может, это уже и не сила в тебе, а безразличие?.. Тогда плохо дело. Тогда лишится колхоз еще двух работников».

А терять Матвеевых председателю не хотелось. И не только потому, что трактор останется без механизатора, а ферма — без доярки. С горем пополам замену им можно будет найти. Но и работа будет с тем же горем пополам. Потому что приехавшего со стороны человека надо сначала научить землю любить, труд свой, а уж потом все прочее от него требовать. Однако кто со стороны приезжает, тот всегда на сторону и съехать может, ему все равно, где работать и что делать.

— Ладно, Михаил, — проговорил Семен Иванович. — Есть у меня несколько свободных квартир. Какую выберешь, та и твоя.

Знал эти квартиры Матвеев. Много раз уже обдумывал свою жизнь в одной из них. Обдумывал с неохотой, на тот случай, если все же придется, если не будет иного выхода.

— Это в четырехэтажке–то?

— Можешь в восьмиквартирном посмотреть, — ответил председатель, уловив явную иронию в голосе Михаила. — Однако и четырехэтажку зря хаешь, и газ и ванна есть. Тепло, хорошо, водой хоть залейся. Так что и выходить на улицу нет нужды…

Михаил усмехнулся. И эта усмешка смутила председателя, потому что сам он жил в обычном одноэтажном домике без половины тех благ, которые он только что перечислил, переезжать из него не собирался.

— Посмотри, — повторил Семен Иванович. — Ключи у коменданта возьмешь. Погодь, сейчас записку ему напишу.

Вечером, разыскав коменданта, Михаил взял ключи, открыл свободную квартиру на третьем этаже, сел на подоконник и затих в задумчивости.

Да-а, тесновато, две комнатушки всего лишь. И это от дома–то собственного, в котором кроме четырех просторных комнат еще и гостиная, и утепленная веранда широченная, и летняя кухонька в саду. Есть где гостей принять, будет где детям покойно спать и резвиться. Однако что это он замечтался: есть–то есть, да, видно, скоро не будет.

Где–то за стеной гомонил телевизор. Где–то прыгали, а может, отплясывали. Кто–то гулко отстукивал молотком: то ли вбивал гвозди, то ли делал что–то.

Это мешало ему думать, и он начал прислушиваться, пытаясь понять, откуда эти звуки. Особенно почему–то раздражал его молоток, Словно стоял Михаил, прислонившись затылком к железобетонной плите, по которой остервенело шарахают кувалдой.

Надоедливая стукотня эта слышалась ему то сверху, то сбоку, то откуда–то снизу. Он ходил по комнате — и стук перемещался. Не поймешь, кого и отругать. Отец, бывало, давал ему подзатыльник за такие проделки и выгонял из хаты: в сарае стучи, хоть оглохни, а тут тебе не кузня.

Правда, куда ж из такого дома выгонишь, если что сделать человеку надо или руки чешутся. Так и будет грохать, пока самому не надоест…

Пришел комендант.

— Ну что, Матвеев?

Михаил пожал плечами. Эта неопределенность обидела коменданта.

— О такой квартире в городе и мечтать не каждый может, вот что я тебе скажу, куркуль ты деревенский. Хоть меня возьми. Всю жизнь в городе прожил, а доживать сюда вот приехал, потому что ютиться надоело.

— Значит, плохим работником был, если и в такой–то коробке места не нашлось, — проговорил Михаил, которого раздражала покровительственная болтовня коменданта.

— Ишь ты, какой хороший явился. Квартирка с комфортом полным, а он еще плечиками пожимает. Ему, куркулю ясеневскому, коттедж подавай, чтобы в погреб, как крот, мог всякой всячины напихать, в сарае свинство развести, в навозе на огороде покопаться.