Иван Филоненко - Земные наши заботы

Откуда взялось у него это умение? С чего началось? Наверное, с вопроса, который он задал самому себе: «Почему?..»

Февральским вьюжным днем 1921 года Терентий Мальцев вернулся в родную деревню, к единоличному наделу после пяти лет отлучки. Сначала — первая империалистическая война, а потом длительный плен, подневольная работа на заводах в Германии отторгли его от родины и земли. Вернулся обеспокоенный раздумьями: земля его ничем не хуже, не беднее той, что видел он, гоняемый войной по чужим краям, мужик русский молится богу не меньше немецкого, почти каждое лето крестные ходы по полям устраивает, чтобы дождичка у бога вымолить, а работает, пожалуй, и побольше. Однако почему же тогда урожаи в родимом краю значительно ниже виденных?

Вот с этим вопросом и вернулся в отчий дом, к единоличному своему наделу. Ни радость встречи, ни навалившиеся крестьянские заботы не погасили этих раздумий. Больше того, увлек ими и односельчан своих, таких же, как он сам, в поте лица добывающих хлеб насущный.

Нам трудно сейчас представить, сколько душевных сил и энергии пришлось потратить ему, чтобы побудить полуграмотного, а чаще и вовсе неграмотного крестьянина заняться изучением агрономии, того крестьянина, который и сам «не лыком шит», да и чужого ума занимать не очень склонен был, больше на дедовский и собственный опыт полагался.

И все же несколько человек потянулись в сельскохозяйственный кружок, организованный Мальцевым. В кружке этом учились хозяйствовать «по науке», применяя рекомендации ученых–агрономов. Добывал эти рекомендации, читал и растолковывал своим слушателям Мальцев сам, потому что ни одного агронома в ту пору не было еще ни в деревне, ни поблизости. Был лишь в Шадринске, а это по тем временам далековато: без дороги, без нынешнего быстрого транспорта. На лошадке нужно затемно выезжать, чтобы возвратиться к полуночи. Мальцев и ездил, и пешком ходил — за советом и за книгами.

Здесь надо сказать вот о чем: за плечами у Терентия Семеновича нет ни института, ни техникума и даже нет ни одного класса церковно–приходской школы. Ни одного года, ни одного дня в школе он не учился — отец не пустил в обучение «к попу», боялся, что учеба отторгнет крестьянского сына от крестьянского дела.

Сын никогда не осудил за это отца своего, неграмотного сибирского крестьянина. Не он в том виноват, а та вполне конкретная действительность, которую сейчас даже трудно представить.

Бережно, как реликвию, Терентий Семенович достал с полки какой–то старый, как мне показалось, журнал. Нет, не журнал, а «Всеобщий русский календарь» на 1909 год. Листаем его. Многие статистические данные в нем относятся как раз к тому далекому времени — к первым годам начала нынешнего века, когда Терентий Мальцев просился в школу.

— Вот, смотрите. Вместе со мной в России не училось тогда 16 973 410 детей в возрасте от 8 до 14 лет. Из каждых четверых российских ребят учился только один, а в Сибири — один из пяти–шести. А вот в Северной Америке на народное образование расходовалось в среднем на каждого жителя 7 рублей 10 копеек, а в России — всего 44 копейки. Во сколько же это крат меньше?

Потом Терентий Семенович обратил мое внимание на любопытный рисунок, иллюстрирующий расходы на образование. Стоят мужчины в национальных одеждах: кто в элегантном костюме, кто в куртке, при галстуке, в цилиндре или в шляпе, с тросточкой, все в ботинках, а наш бородатый русский мужик в зипуне и сапогах.

— Вернее было бы в лаптях его нарисовать…

За каждым на полках книги: у американца две полных полки книг, у россиянина одна–единственная книжица в уголке пустой полки.

— А вот на эти цифры обратите внимание. На каждые сто жителей отправлялось по российской почте 533 письма. Это за год! А в Великобритании 9 494 письма. Передавалось у нас 16 телеграмм, а в Великобритании 202, в Германии по почте за год поступало в среднем 2817 экземпляров газет, а в России — всего две газеты. Две газеты на сто жителей.

Под впечатлением этих сравнительных цифр и иллюстрирующих рисунков к ним я спросил Терентия Семеновича, когда же и как он учился читать–писать.

— А кажется, всегда умел, как и дышать, — ответил он. — К началу русско–японской войны грамотеем уже слыл. Это, выходит, на восьмом году жизни. Когда надо было кому весточку на войну написать, бабы меня звали.

И читать, и писать он учился точно так же, как и по земле ходить — без помочей. Буквы не по букварю изучил, а по всяким бумажкам да оберткам, какие в руки попадались. Всю деревню обегает, пока не скажет кто–нибудь, что за буквы на той бумажке написаны. Не сохранилось и первых его уроков письма, потому что не в тетрадках писал, не на бумаге, а на снегу зимой, на запотевшем окне, на мокрой земле широкой деревенской улицы после дождя.

Недавно я просматривал письма, адресованные Терентию Семеновичу Мальцеву. Те письма, которые он разрешил мне прочитать и которые явились откликом на ту или иную телевизионную передачу, на ту или иную статью о нем. Зрители и читатели выражают в них свои добрые чувства к нему, «великому российскому земледельцу», «любимому народом колхозному академику». А точнее сказать, подают голос: мы вас знаем, любим; хорошо, что вы есть, благодарим за все, что вы делаете и что отстаиваете.

Однако обнаружил я в этих письмах и вот какое сожаление: писатели и журналисты рассказывают, что у Мальцева в личной библиотеке более пяти тысяч книг, «это больше, чем у А. С. Пушкина в доме на Мойке», в телевизионных передачах показывают ее, но еще никто не рассказал и не показал, какие книги читает Мальцев.

«Я понимаю, что поле, природа — это наша лаборатория. Но почему так мало, до обидного мало показывают вас, ученого, за рабочим столом, за книгой? — сетует в письме преподаватель вуза книголюб Я. И. Денисов из Львова. И продолжает: — Понимаю и согласен с вами, что важно не количество книг в личной библиотеке, а сколько прочитал их человек, какую пользу извлек из них для себя и дела. Именно поэтому и хотелось бы побольше узнать, какие мысли волнуют нашего великого современника, о чем думает ученый, образ, жизнь и работа которого служат примером всем нам, являются нашей гордостью».

А как стремятся в его кабинет попасть, на библиотеку своими глазами взглянуть экскурсанты–школьники, группы которых очень часто приходят и приезжают в деревню Мальцево, лелея надежду встретиться с «дедушкой Мальцевым». Ну, а когда встретятся, то руководитель группы непременно и про библиотеку вспомнит, на что Терентий Семенович обычно отнекивается: мол, там беспорядок.

Уточнить хочу, там тот порядок, который удобен хозяину и нарушить который он никому не дозволяет. Здесь он предпочитает быть один, наедине с книгами — своими друзьями и умными собеседниками. Если и допускает кого в этот мир, то не сразу и не ради удовлетворения любопытства своего гостя, а когда обнаружит в человека единомышленника.