Николай Погодин - Собрание сочинений в 4 томах. Том 3

Зина. Считаю, что не очень.

Мгновенно возникает общий спор, в котором трудно что-либо понять.

Лев (кричит) . Вы можете порвать глотки, передраться, но скажите, какое это имеет отношение к моей персоне?!

Укропов. Голову потеряешь с этими делами. Пращина, говори ты!

Зина. Почему я?

Укропов. А кто? Я? Слово имеет Пращина. Говори.

Зина. Ребята!..

Денис. Что?

Зина. Давайте с юморком.

Денис. Давайте.

Зина. Стиляги… (Задумалась.) Что это такое? Это, куда ни кинь, а плесень все-таки… А? Как вы думаете? И мерзавцы, между прочим…

Голос. Вот это с юморком!

Генриета. Ее понесло.

Зина (резко) . Ладно. Понесло так понесло. Я говорю, мерзавцы, между прочим… а? Не считаете. Я наблюдала. Они ведь стилем поражают бедное воображение кое-кого из нас. А в существе это паразитические типы. Или нет?.. Вообще не просто… Лев, ты не рвись острить. Над тобой висит обвинение в том, что ты плесень. А плесень в биологии — это сложный организм. И в общественной жизни плесень тоже сложный организм.

Денис. Серьезно разбирает.

Зина. Но вы подумайте. Я как-то встретила одного подобного субъекта… Страшновато. У него принципы: не работать, паразитировать. Этот негодяй не постеснялся прямо сказать мне, что не дурак, чтобы трудиться. Томаз прав, они нас презирают.

Укропов. А в самом деле, при чем тут Лев Порошин? Это как-то не того. Томаз, как ты считаешь?

Томаз. Я не говорил: мерзавец… негодяй… паразит… я не сказал.

Зина (упрек) . Ах, не сказал. (И радость.) Тогда вы — мальчики. Вы хорошие, честные советские мальчики. И не беритесь обвинять друг друга в том, чего нет. Никаких стиляг среди нас нет. Вы понятия не имеете о них!

Генриета. Она все-таки удивительная…

Лев. Зина, ты меня потрясла. Но что мне делать, если я не хочу носить сарафан.

Укропов. Как? Почему ты не хочешь носить сарафан?

Воронько. Вполне естественно. Он достоин лучшего.

Денис. Знаем мы эти ваши шуточки. Он высмеивает русский наряд. Егор, продолжай собрание! Пусть он ответит, почему он против сарафана?

Укропов. Ответь.

Лев. Я не могу носить сарафан. Меня не пустят никуда в сарафане.

Томаз. Брось… Ты фокстротчик.

Лев. Да. Я за фокстрот. Потому что фокстрот — танец бедных.

Вавка. Надо же.

Каплин. Слушай, не надо классовой базы!

Лев. А почему? (Преодолевая шум.) Откуда пошли вальсы, вы знаете? Из Вены в прошлом столетии, когда европейские монархии покончили с Наполеоном. А фокс пошел после первой мировой войны с эстрады, в уличных кабачках. Вальс — танец бальных зал… Кто из вас может у себя дома танцевать вальс? А фокс — все.

Каплин. Вся твоя могучая лекция стоит три копейки. Фокстрот есть отражение чуждой нам жизни, нравов, идеологии. И не о чем тут говорить. Но мы — нация мощная, нам фокстрот не страшен.

Женя (с места) . Когда вы кончите этот великий диспут, позовите меня ужинать. Я понимаю.

Генриета. А мне жаль, что у нас мало таких диспутов. Мы очень редко говорим на общие темы.

Денис. А имеют время физики для общих тем? Хорошо этим… как их… филологам. Не наука — сплошной праздник.

Укропов. Так что же получается? Я спрашиваю собрание, стиляга Лев Порошин или не стиляга?

Хор. Не сти-ля-га! Не сти-ля-га!

Укропов. Все. Повестка дня исчерпана. Собрание закрыто. Детки, не забывайте, что завтра у нас денек тяжелый. Дыхнуть будет некогда.

Голоса. Да-да… действительно.

— Забыли…

— Завтра уйма лекций… и семинар… и лаборатории.

— Женя, просыпайся. Идем ужинать.

Затемнение

В блоке Зины Пращиной. Днем. Саня, Ларисов.

Саня (нежно) . Эдик, закрой, пожалуйста, окно. Манера — вечно комнату проветривать.

Ларисов. Черт знает, какая высота. Брррр!

Саня. Боишься?

Ларисов. Не боюсь, но страшно… по идее.

Саня. Это Зинка вечно держит окно раскрытым. Даже когда ветер. А тут ветра дикие.

Ларисов. Высота, понятно. Позволь, значит, ты с нею живешь здесь?

Саня. Теперь — да. Раньше с Вавкой жила. Жалею. Зинка меня безбожно пилит. Из-за тебя. Вообще у нее манера совать нос не в свои дела. Но она — хорошая.

Ларисов. Немыслимая дрянь.

Саня. Не любишь?

Ларисов. Не то слово.

Саня. И боишься.

Ларисов. Ты боишься — да! Мало своей воли.

Саня. А у тебя много? Много, и все равно ты ее боишься.

Ларисов. Она, видите ли, думает, что она меня раскусила. Я таких не перевариваю. Ты тоже считаешь, что она меня раскусила?

Саня. Если бы я раскусила… а то она! Ты опять вино? Я не имею желания.

Ларисов. У тебя минор?

Саня. Минор. Все суют свой нос. Я в университете под вопросом. Слышишь?

Ларисов. Весь внимание.

Саня. Но вообще они хорошие.

Ларисов. Меня выгнали — не растерялся. Я тебе достану справку какую хочешь. Пойдешь на заочный. Мило-дорого.

Саня. Все равно работать надо. Что я буду амать?

Ларисов. Тоже сделаю.

Саня. Что ты сделаешь! Сам живешь не пойму как… как-то беспредметно. А вообще уйти неплохо. Как мне надоели эти стены! Эх, был бы ты человек! Поехали бы… в Сочи, что ли… Ах, Сочи, Сочи, что это там за Сочи? Но ты не человек. Ты — одноклеточный. Зинка так тебя зовет, не обижайся. Сядь рядом, одноклеточный, давай целоваться.

Ларисов. Выпей.

Саня. А по-человечески не можешь? Язвишь?

Ларисов. Мы обреченное поколение. (Автоматически.) «Наша жизнь — простыня да кровать. Наша жизнь — поцелуй да в омут» [25] «Наша жизнь — простыня да кровать…» — строки из стихотворения С. Есенина «Пой же, пой! На проклятой гитаре…». .

Саня. Ну и гадко.

Ларисов. Есенин.

Саня. Все равно гадко. А впрочем… омут. Я понимаю.

Ларисов. Бери, это же водица.

Саня. Пристанет, не отвяжешься. Слушай, кто у тебя отец?

Ларисов. Я говорил — профессор… по металлам.

Саня. Отец по металлам, а ты…

Ларисов. Ничто. Не возражаю, детка. Лучше быть независимым ничем, чем зависимым чем-то.

Саня. Ты прав, хоть ты говоришь ерунду. Я понимаю, что ерунда, но мне безумно нравится. Вот диалектика! Дошло? Нет. Глаза без всякой мысли, но ты умеешь… это поразительно, как ты умеешь выражать презрение своими пустыми глазами. И я заметила, у всех твоих друзей такие же насмешливые глаза. Как вы это делаете?.. Я не должна встречаться с вами. Группа против. Так противно.