Лев Хахалин - Последние каникулы

Сегодня был день проверки аптечки. Вадик захватил с собой пакет с перевязочным материалом и намеревался прямо с бережка отправиться в поле.

«Шлеп–шлеп», — послышалось слева, издали. Потом была минутная тишина, и затем все ближе и ближе стал скрипеть песок. «Хитрая, — усмехнулся Вадик, — демонстрирует послушание, а сапоги за поворотом надела. А ведь я у нее на карантине. По поводу какой же инфекции? И не спросишь!.,"

— Клюет ведь! — насмешливо предупредила. Оля.

Вадик повернул голову в ее сторону, встретил ее дразнящий взгляд из–под капюшона плащика.

— Почему опять босиком ходила?

— Это полезно, доктор. Никакая простуда не возьмет. Можно сесть? Место не куплено?

Вода рябилась от ветра и мелкого дождя, почти пыли; поплавки прибило к берегу, они лежали на песке. Вадик не пошевелился.

— Скучно живу, — сказал он. — Вот роман читаю. О дьяволах в наших душах. Сколько дьяволов — столько у человека и работы.

— Будешь нужен — будет работа, — присаживаясь рядом, отозвалась Оля. — Правильно говорю?

— А твой приятель… — Оля закрыла ладошкой ему рот. Вадик поцеловал ладонь, накинул полу дождевика на ее плечи.

— Он переживает, — внушала она Вадику. — Мы сильно из графика выбились. Видел, первый этаж еще не закончили.

— Ну и не закончили… Объективные обстоятельства: дождь, перебои. Что так смотришь?

— Дом–то для людей, Вадик. Не сарай — дом! Надо нажимать — пятую часть не сделали против плана.

— Слушай! Член штаба ведь я, а ты лучше меня все знаешь. Может быть, и подробности о выпивке знаешь? Расскажи!

— А ты интересовался? Тебе все доложить надо! — Оля отстранилась от него. — Я тебя никак понять не могу, — серьезно произнесла она. — Ничего тебя не волнует, наши дела тебе не интересны. Я понимаю, — она задержала его возражения, — у тебя другая работа, но все равно, как–то… То верю тебе, то не верю. Сиди спокойно, — остановила она Вадика. — Вот ты не скрываешь, что я тебе нравлюсь, что сейчас ты переживаешь, — это хорошо. Это мне приятно, — без улыбки сказала она просто и спокойно. — У нас так не делают. А вот совсем не спрашивал — может быть, у меня дома жених есть? Ничего у нас с тобой, Вадик, не выйдет, ты не обижайся! Очень мы разные… Мы друг другу еще десяти слов не сказали, а ты уж целоваться полез. И после… Одно только хорошо — слабостью моей не воспользовался, когда мне плохо было. Если б не так — не пришла бы сейчас сюда. — Оля встала, отошла на несколько шагов в сторону, — А я тогда испытала тебя, ага! — Она кивнула ему и вздохнула, словно сбросив груз, и улыбнулась, глядя на насупленного Вадика. — Не обижайся! Я ведь узнала, что ты хороший, что с тобой дружить можно. Будешь дружить со мной? — Она лукаво усмехнулась.

— Я все про тебя понял, — помолчав, ответил Вадик. — Ты, друг Оля, не беспокойся, не трать зря силы — я тебя не комиссую, если только сама не попросишь. И извини, что лез к тебе… Дурак был.

— А теперь вдруг поумнел? — насмешливо восхитилась Оля.

— Ладно–ладно!.. — Вадик вытащил из воды наживку — толстых неподвижных червяков, поплевал на них и забросил обратно в воду. — Между прочим, очень ты эмоциональная. Это вредно.

— Так ведь я живая! Мне и холодно бывает, и жарко, и больно. Как тебе, как всем, А ты со мной — как с куклой. Можно так?

— Извини, — не глядя на Олю, повторил Вадик. — У тебя ноги не замерзли? — спросил он позже, когда молчание затянулось.

Оля с любопытством смотрела на него и не уходила, а когда Вадик опять занялся червяками, усмехнулась и, повернувшись, зашлепала по воде в сторону лагеря, не оглядываясь, веселая.

Вечером внимание отряда было привлечено большим парадом — по улице одна за другой, осторожно ныряя в колдобины, проползли четыре заляпанные грязью «Волги» с московскими номерами,' затормозили у дома егеря. Захлопали дверцы, послышались мужские голоса, закричала Надежда: «Гости дорогие!.. Саша, гости к нам!»

«Эх, дядя Саша!..» — подумал Вадик, из дверей медпункта наблюдая, как бодренько побежала к дому Веры–продавщицы Надежда. Он перехватил ее на обратном пути: Надежда остановилась, перевела дух и, взяв авоську, вздутую свертками и бутылками, в другую руку, сказала:

— Да разве его, черта, удержишь? У него ж опять — ходит, ладони чешет… Самый верный признак, — она засмеялась, — к улову и гулянью. — Она заспешила к дому, во всех окнах которого уже горел свет.

Отряд еще ужинал, когда из–за оврага от барского дома вдруг, и громко — так, что все перестали есть, — послышалась музыка. Вовик тут же выскочил из–за стола и через пять минут вернулся, сияя улыбкой:

— Мужики! Там техникум приехал! Девчонок целая рота! Сейчас танцы будут. На целый месяц они — овощи убирать. Ну, мужики!..

Ребята заторопились, загремели посудой дежурные. Таня закричала:

— Не бросайте на прилавке, оглашенные!

Но ее никто не слышал. Ребята кинулись в избу прихорашиваться, и уже скоро зарыдала гитара в руках Игорька, загудели голоса. Вадик, покурив на бревнышке, еще раз зашел на кухню, взглянул на распаренную Олю, быстро моющую в тазу с горчицей грязные миски, и такую же красную, но еще более суетливую Таню, на Юру Возчикова, скребущего ножом столы.

— Чем помочь?

— Не надо, не надо! — весело сказала Таня, — Справимся сейчас.

Вадик снял куртку и, осторожно переступая, под щекочуще–моросящим теплым дождем понес ведра с помоями во двор егеря — ленивая Надежда от дармовых хлебов завела поросят; по дороге тяжелое ведро в левой руке черкнуло по земле, и Вадик окатил себе брючину. Чертыхаясь, он пошел мыть ведра к «морю», отскоблил песком грязь, отмыл брюки.

Когда он вернулся на кухню, Оля, свирепо собравшаяся накинуться на него: «Тебя за смертью посылать!» — осеклась, а Таня присела на стул,

— Как же это? — сказала она расстроено. — Вот беда! Ну, сейчас замоем. Переодевайтесь! Там ночью ногу сломать можно, — посочувствовала она Вадику.

— А мы, верно, по воздуху летаем, — отрезала Оля. — Что–то я тебя в таком виде не видела. Барин просто.

— Что ты на человека набросилась! Он–то тут при чем? Нашу работу человек делает, а ты лаешься. Вы, доктор, не слушайте ее, шумит она просто так, от характера.

Опорожняя баки, Вадик еще раз сходил с ведрами к кормушкам. В этот раз ему пришлось спрятаться в лопухах, у лодочного сарая, потому что тут же рядом Надежда разговаривала с Верой–продавщицей:

— Ну, как я тебя назову? Сестрою, что ли? Так среди них есть этот, забыла фамилию, он уже три года ездит. И потом, Вера, не те это гости, эти все разговаривать будут. Ни спеть, ни сплясать. Не ходи!..

Вера что–то бубнила обиженно в ответ.

Дождь сыпал Вадику за шиворот, мочил спину, и запах, поднимающийся от земли, щекотал нос. Потом, когда Надежда и Вера разошлись, он вернулся на кухню. И опять Оля набросилась на него.