Лев Хахалин - Последние каникулы

34

— Идите покушайте, — остановила его Оля, когда он поднялся на обрыв. — Мы вам оставили.

Ветер, крепкий, прохладный ветер обтягивал платье, обрисовывая длинные ноги, тонкую талию. Вадик отве-л глаза, заметил, что по ее рукам пробежали мурашки — конечно, после плиты здесь было прохладно, — снова посмотрел на ее незагорелое лицо. Она облизнула обрезанный палец, поморщилась.

— Спасибо, Оля. Шприц кипит? Бот, после укола и вашей перевязки… А что, у вас на кухне аптечка кончилась?

— Так причина в медпункт ходить! — как неразумному, пояснила ему Оля. — Для конспирации. Зря улыбаетесь. — Она сердито отвернулась. — Болезнь не украшение, чего же хвастаться! Вот он и таится. А вы… идем, что ли?

Командир открыл глаза, когда они вошли в темноватый медпункт.

— Лежи! — приказал ему Вадик шепотом. — Не тошнит?

— Полегче стало, — тихо ответил командир. — Что это ты мне дал? Здорово действует. Анальгин никогда так не помогал.

— Сейчас укол сделаю — совсем хорошо будет.

— Не пойдет! — отрезал командир. — Я боюсь. — И тихо рассмеялся.

— Ну, ладно. — Оля потрепала командиру волосы. — Оживел. Я ушла. Принести коробочку?

— Да, пожалуйста, — откликнулся Вадик. — Руки не обожги.

— В задницу колоться не дам, — предупредил командир. — Коли в руку!

— Больно будет? — засмеялся Вадик. — А еще хорохоришься! — Инъекцию он сделал по всем правилам. — Лежи здесь еще час, — распорядился он. — Завтра утром еще один укол. И вот что — ни пить, ни работать физически тебе месяц совсем нельзя. Иначе…

— Не пугай, — глухо отозвался командир. — Не страшно. Хреново, что отряд подвожу. Ребята должны видеть, что я работаю… Высокое давление–то?

— Высокое, — заполняя карточку командира, сказал Вадик. — Поэтому и объясняю. Видишь, что бывает, когда врачей не слушаются?

— А вас слушать — так и жить нельзя. Все противопоказано, — выговорил командир. — А жить — это вкалывать до пота, петь — до хрипоты, — пить — допьяна, любить — до боли. А то!.,

На кухне Вадик сразу же почувствовал, что пахнет какой–то сыростью. Заглянув за печку, в тазу увидел рыбу. Длинная узкая щука еще шевелила жабрами, открывала тонкогубый рот.

— Гонорарчик-с? — отчего–то повеселев, спросил Вадик.

— Тетя Надя вам принесла, — с готовностью подтвердила Таня. — Она говорит, вы дядю Сашу от смерти спасли. От смерти? — В глазах у нее были любопытство и ужас.

— Тань, — ухмыльнулся Вадик. — Я добытчик?

Она от неожиданности сморгнула, и что–то стрельнуло у нее в глазах.

— Ну! — согласилась Таня.

— Как думаешь, даст мне дядя Саша моторку вечером покататься? — Таня кивнула головой и покосилась на Олю, независимо чистившую рыбину.

— Ну, а Оля со мной поедет покататься?

— Сами у нее спросите, — засмеялась Таня. — Поедет. Верно, Оль?

Оля улыбнулась уголками губ.

— Может быть, — сказала она. — Идите кушать, доктор, стынет.

После ужина, уже в темноте, усталые ребята разожгли на обрыве костер, забренчала в руках Игорька гитара. Пламя прыгало по лицам, задумчивым и веселым, бросало неожиданные тени. Подсел к огню командир, угостил ребят папиросами.

— Нам бы каждый день так, — довольно произнес он, — И норму всю сделали, и почти по десятке на брата заработали. Вы меня слушайтесь, ребята, — веско сказал он. — Мы на целине столько не зарабатывали, сколько здесь возьмем.

Игорек запел:

— По реке плывет топор от города Чугуева… — Кто–то засмеялся.

А Вадик тут же, у костра, терпеливо дожидался, когда Оля закончит мытье посуды, и дождался — потом они катались на узкой и легкой, хищно–подвижной моторке егеря.

— Плавать умеете? — закладывая страшенный поворот, такой, что захлебывался мотор, кричал Вадик, едва различая в темноте Олю. — Не страшно?

И слышал в ответ:

— Не страшно. — И следом угадывал короткий вздох.

На очередном повороте мотор захлебнулся. Как–то быстро настала тишина, и, пока глаза не привыкли к темноте, Вадику было не по себе: со всех сторон набегали звуки — плеск воды под кормой, далекие голоса ребят, скачущие по воде; он слышал дыхание Оли, чувствовал покачивание лодки и даже ее дрейф, их поворачивало куда–то, вода причмокивала и плескалась о борта. Но потом там, где, ему казалось, было открытое пространство, прорезались огоньки — длинный ряд окон столовой, переменчивый свет костра и, наконец, красный бакен.

— Подождите заводить, — шепотом попросила Оля. Вадик напрягся, увидел ее силуэт, то, как она, наклонившись и касаясь распущенными волосами воды, гладит ее, ленивую и холодную.

Он вгляделся в небо, осторожно запрокидывая голову, но оно было закрыто толстыми слоями облаков.

— Как хорошо! — вздохнула Оля. — Какая свобода! — Она встала, несильно раскачивая лодку, развела руки. — Я хотела вас спросить. — Она осторожно села. — У Вали, у командира, это серьезно?

— Так же серьезно, как и у вас, — сказал Вадик и полез в карман за сигаретами. — Обоих надо лечить, и в больнице. А почему это вас интересует?

Она долго молчала, сидя спокойно на своей скамеечке, потом объяснила:

— Он муж моей подруги и мой друг. А ваши лекарства помогут ему?

— Немножко. — Вадик закурил и устроился на корме поудобнее. — По всем правилам его следует в больницу класть. А «что вот мне делать с вами?

— Я все равно не разрешу вам меня лечить, — с вызовом сказала Оля. — Да и не больна я сейчас.

— Глупые дети, — ответил ей Вадик грустно и насмешливо. — Хотите казаться здоровыми, а надо ими быть. Нет цены, которую можно дать за здоровье, это–то хоть вы понимаете?

Она усмехнулась.

— Это мы понимаем. Но есть слово «надо». Такое слово знаете? А лечиться у вас я не буду. Потому что… Поплыли, я замерзла.

— Глупость какая! — бормотнул Вадик, возясь со шнуром магнето. — Я и говорю: надо лечиться…

— Спасибо! — уже с берега благовоспитанно сказала ему Оля и ушла в лагерь, а Вадик еще долго пыхтел, втаскивая лодку на берег, а потом мотор — в дом веселому и сегодня трезвому дяде Саше. Он еще измерил ему давление, напоил каплями и уже после отбоя, последним лег спать. Кончился этот долгий, пустой день, еще один, осталось на сутки меньше, подумал он, в блаженстве расслабляясь по системе йогов. И ему показалось, что подушка не такая жесткая, как накануне.

За тонкими кулисами вопреки крупно написанному «Не курить!» дым стоял коромыслом. Вадик, благополучно отчитавший свою лекцию «Профилактика производственного травматизма» и очень этим воодушевленный, толкался среди ребят. Он все пытался стряхнуть с себя столь редко возникающее у него чувство беспричинной радости и возбуждения, но не мог еще позабыть ни чуткости, с которой аудитория, спрятавшаяся там, за рампой, реагировала на страшные и смешные примеры из его лекции, ни аплодисментов, проводивших его за занавес…