Геннадий Гор - Корова

«Свинина, — с тоской думает сын попа, — это ли пища Иисуса Христа и его апостолов?»

— Свинина, — говорит поп, — это истинная пища истинных христиан. Заметьте, ни иудеи, ни магометане не едят свинины. Почти то же самое можно сказать про наших бедняков и батраков.

— Они не едят потому, что у них нету, — говорит Лука.

— Это неважно, почему они не едят. Факт тот, что они не едят. Следовательно, они наши враги.

— Но коммунисты едят. У меня жил один инструктор из города. Так прежде всего: нет ли у вас свинины?

— Исключение только подтверждает правило.

— Не лукавь, — говорит Лука.

— Я не Лука, чтобы лукавить, — насмешливо отвечает поп.

— Это ли острота, — с тоской думает сын, — бога нашего Иисуса Христа? Непохож. Совсем непохож. Как могло мне взбрести в голову, что похож.

Но вот в разговор вмешиваются самогон и водка. И разговор принимает другой характер.

— Мы начали с антихриста, — говорит Лука, — а кончили свининой. Не лучше ли нам снова вернуться к антихристу?

— К антихристу! К антихристу! — крикнули двенадцать кулаков.

— Повторите, если вам не трудно, определение антихриста, — просит Лука.

— С большим удовольствием, — говорит поп, — антихрист — это копия Христа, обратная сторона медали. Внешне он во всем похож на Христа, внутренне он ему противоположен.

— А лицом он похож на Христа? — спрашивает Лука.

— Как копия. Как портрет. Как Иисус Христос на Иисуса Христа. Как вы на самого себя.

— Странно, странно, — говорит Лука, — а не кажется ли вам, что вы смахиваете немножко на Иисуса Христа?

— Да, немножко похож, — с гордостью говорит поп, немножко конфузясь.

— Как Иисус Христос на Иисуса Христа, — говорит Лука. — Как на Христа антихрист. Скажите, пожалуйста, не вы ли будете антихрист?

— Нет, я не антихрист.

— Нет, вы антихрист.

— Мы не мы, сказали вы, — говорит Петр Петухов, — а вот вы есть вы, сказали вы. Но и вы не вы. Вы — антихрист.

— Нет, я не антихрист.

— Нет, ты антихрист! — кричит кулак Петр Петухов и ударяет кулаком об стол, так что стол разлетается на две половинки, на левую и на правую, часть свинины и бутылок падает на левую сторону, а часть свинины и бутылок на правую.

— Нет, я не антихрист, — говорит поп, — я это могу доказать.

— Докажи, не сходя с места, — говорят двенадцать кулаков, не сходя с места.

Поп подумал, подумал и сказал:

— Антихрист есть антихрист. А поп есть поп. Я спрашиваю у вас: я поп? — спрашивает поп.

— Ты поп, — отвечают двенадцать учеников.

— Следовательно, я не антихрист.

— Это доказательство отнюдь не геометрическое, — с ученым видом говорит Лука, — короче говоря, это не доказательство. Ты антихрист.

— Ты антихрист, — подтверждает Петр Петухов.

— Он антихрист, — подтверждают остальные.

— Кроме того, — возражает поп, — предсказано, что антихрист будет высок, а я не высок.

— Где же это сказано? — спрашивает Лука.

— Там, в одной книге. Вы ее не знаете.

— Раз я говорю, что ты антихрист, — говорит Петр Петухов, — то значит, ты антихрист. А то будет плохо.

— Скажи, что ты антихрист, ну скажи, что тебе стоит, — уговаривал один кулак.

— Ну, я антихрист, — говорит поп.

— Ах, ты антихрист, — кричит Петр Петухов, — бей антихриста!

И бьет антихриста.

— Что же это такое, — думает сын попа, — где же историческая точность?

И кричит:

— Где же историческая точность? На Тайной вечере совсем не было этого!

— Бей антихриста! — кричат двенадцать кулаков и бьют попа.

— Это не по правилу, — вмешивается сын попа, — нужно соблюдать историческую точность.

— Хватит, — говорит один кулак. — Хорошего понемножку.

— Хорошего понемножку, — соглашаются остальные. И перестают бить.

Поп сидит, опустив глаза вниз, слезы капают ему на грудь. Он плачет.

— Прости, батя, — говорит Лука.

— Мы больше не будем, — говорят остальные.

— Бог простит, — говорит поп.

— Мы пошутили, — говорят кулаки.

Они пошутили.

Товарищ Молодцев — это не просто две руки и одна голова, это голова Молодцева, это руки Молодцева!

И у него есть свое увлечение. В бытность свою в Ленинграде он состоял в ИЗОРАМ.

Злые языки говорили, что кисть и краски для него дороже общественной работы. Кисть и краски, но он отвечал, что кисть и краски тоже общественная работа. И злым языкам ничего не оставалось, как прикусить себе свои языки.

Но вот он доброволец. Один из двадцати пяти тысяч он едет туда, где живопись если и существует, то в виде икон и кулацких вывесок.

Он едет.

И товарищи, провожающие его, посмеиваются над ним.

— А у нас скоро выставка. Отложи отъезд. Будешь участвовать.

— А ты кисти с собой не бери. Будешь писать коровьим хвостом. Куда эффектнее.

— На кого ты покидаешь ИЗОРАМ?

— Ничего, — отвечал Молодцев. — Мы создадим ИЗО крестьянской молодежи. Не подкузьмим.

— Как же оно будет называться? — спрашивают его приятели. — ИЗОКРЕМ? Название говорит само за себя. Чем же вы будете писать: кремом, сметаной?

— Сметаной, — ответил товарищ Молодцев и уехал.

И вот наступил день, когда можно было начинать. Запашка и сев закончены. Вечерами остается свободное время. И среди кружков травосеяния, политического момента, животноводства, пчеловодства возникает новый кружок: ИЗО.

Парни держат в руках кисти и карандаши уверенно, как лопаты. Но лопаты есть лопаты, а карандаши есть карандаши. И Молодцев показывает, как нужно держать карандаши.

Он приносит гипсовую фигуру Венеры — остаток барского имущества — и ставит ее на стол. Парни смотрят на нее с насмешкой.

— Почему же она в голом виде? — спрашивают они.

И Молодцев отвечает. Он рассказывает о греках, о греческом искусстве, рассказывает все, что читал и слышал. Говорит два часа, наводя сон и скуку.

Потом предлагает рисовать Венеру. Но руки кружковцев рисуют неохотно. Видно, что задание не интересует их.

Рисуют час, рисуют два. Они рисуют, как он говорил. Чтобы заполнить время и бумагу. Собственно, они не рисуют, а водят карандашом по бумаге. И Венера на бумаге имеет еще более скучный вид, чем на столе. Но некоторые ее подкрашивают. Один рисует ее с усами, другой с рогами, третий рисует ее в виде комсомолки, а некоторые просто «хулиганят». У гипсовой Венеры нет на теле волос — они рисуют ее с волосами на теле, меняют ее позу. Другие поступают еще смелее и рисуют груди на животе, вместо рук — ноги, вместо ног руки. Но к концу занятия они уничтожают свои рисунки, сказав Молодцеву, что у них ничего не получилось. И к Молодцеву попадают только «честные» рисунки, рисунки скучные, как сам гипс. И Молодцев удивляется их правильности и пресности.

— Не может быть, чтобы крестьянские ребятишки были не способны к рисованию, — думает он, — не может быть. Но рисунки, рисунки… Что–то не то…