Илья Эренбург - Что человеку надо

Она говорит:

— Прибой…

— Разве это прибой? Я до войны был в Сан-Себастьяне. Я туда на сезон ездил с инструментами. Вот там пробой!

Она смотрит на его веселое курносое лицо и смеется. Чем-то он сумел ее обольстить: ведь она всем отвечала: «Не время», а с Хуанито пошла на пляж. Он ее обнял, она только вздохнула.

— Когда в Мадрид едешь?

— Сегодня вечером. С командиром. Мы теперь в Университетском городке стоим. Знаешь?

— Конечно, знаю, там недалеко тетка жила. Слушай, а не убьют тебя? У меня отца убили…

— Глупая, зачем это меня убьют? Я их буду бить. Я теперь с гранатами здорово наловчился. Смотри!

Он бросил в море камень. Больше они не говорили о смерти. Он ее поцеловал. Она оглянулась — никого нет, и крепко прижалась к нему.

Шагах в ста от них, на опрокинутой лодке сидит голый мальчик. Это Андрес. Он тонкий, но крепкий. Он смотрит, задумавшись, на море; вдалеке дым и паруса.

Город спал. Маслины под луной казались серебряными. Из пасти дельфина струилась вода. На фасаде собора ангел сжимал каменную лютню. Раздался взрыв. Все выбежали из домов полураздетые. Одна бомба попала в церковь, и ангел бился среди огня. Люди бросились прочь из города, некоторые тащили одеяла, узлы, клетки с птицами.

Бомбардировщика улетели на заправку. Тишина, и снова грохот. Женщины прижимают к земле детей. Одна стала на колени, молится. Крикнул грудной младенец: мать цыкает: «тссс»! Третий залет, четвертый…

Потом рассвело, солнце быстро согрело землю. Андалузская весна — цветут дикие гиацинты, нарциссы; тысячи различных запахов; все горячее, пестрое, яркое. Носятся жаворонки. Согнувшись от страха, люди идут назад в город. Собор еще дымится: на земле ангел, у него черные обугленные руки. Перед домом туловище Гонсалеса без головы: одна нога босая — Гонсалес одевался. Из-под камней вытащили девочку: открыт рот; на лице синие пятна. Старик Карреро смотрит: вместо дома — мусор; у него помутился рассудок: он сел на кучу и запел. Соседки плачут.

Дня через два расчистили улицы. Аптекарь закрыл окна тюфяками. Начали работать на прядильне. Открылись лавочки. Цирюльник Рубио мылит щеки. В субботу, как всегда, приехали на базар крестьяне, привезли козий сыр, помидоры, чеснок. Днем город живет привычной жизнью: на солнце греются старики в широкополых шляпах, гуляют девушки, мальчишки продают лотерейные билеты. Но только зайдет за гору солнце, как улицы сразу пустеют: все уходят в поле. Теперь ночуют подальше от города — одна бомба упала возле кладбища и убила двух женщин. Поздно показывается ущербная луна. Город обычно бомбят незадолго до рассвета. Сильварио с утра жаловался: «Плохо мне, жжет внутри». Его все же увели — как оставить одного?.. Он дошел до мельницы и умер. Жена кривого Педро вчера родила в поле. Она кричала, а мать пришептывала:

— Не кричи — услышат.

Вчера город бомбили днем. Все с опаской поглядывают на небо — солнце не слаще луны.

— Летят!

Три бомбовоза, вокруг истребители. Вдруг выбегает Педро:

— Наши!

Люди, забыв страх, повысыпали на улицы. Десяток истребителей идет с севера навстречу фашистам. Бомбовозы описали полукруг и скрылись; они не скинули ни одной бомбы. А в небе бой. Один самолет падает, и город ревет от радости;

— Сбили!

Другой! Нет, этот упал, а потом поднялся. Над ним — наш. Или это не наш?.. Солдат говорил:

— Наш — курносый.

— Еще сбили!

— Чего радуешься — это наш…

Не понять, где наши, где враги: вертятся, кувыркаются; трескотня, гул; и вдруг никого, все пропали.

За горой нашли остатки двух «фиатов»; летчики погибли. Сбит один наш. Летчик Корнехо спустился на парашюте. Когда его отыскали, он чесал бок и смеялся. Его понесли на руках в город. Женщина совала ему кувшин с молоком:

— Пей, милый! Парное…

Все спрашивают: Как сбил? Корнехо рассказывает:

— Вижу, ведомые [3] Самолеты, идущие за головными. отстали. Я — назад. Потом «пикнул» его, до земли догнал. Он, конечно, маневрирует, но я эти фокусы знаю. Он вверх, и я. Тут Грау дал очередь. Я его бросил только, когда огонь увидал…

Женщина спрашивает:

— И не страшно?

— Снизу глядеть страшней. Я свое знаю — гляди в оба. Видишь, мамаша какая у меня шея. Мы ведь шеей работаем…

Он выпил молока и пошел в штаб. Женщина его догнала.

— Тебе что, мамаша?

— Ничего… Спасибо сказать…

Вечером все остались в городе: теперь не прилетят!

Кривой Педро мокает хлеб в красное вино.

— Здорово их облупили!

Цирюльник Рубио отвечает:

— Если каждый день так, они быстро выветрятся.

— Им новых пришлют. Сволочи люди! У нас управляющий был из Хаена. Это давно, я тогда мальчишкой был. Он что сделал? Растолок стекло, посыпал на мясо и — собаке. Ее кровью рвет, а он стоит и обхохатывается. Вот и эти так… Порода!..

В комнате темно. За перегородкой ворочается жена Педро; она еще не оправилась после родов. Рубио говорит:

— А я как увижу такое, ночь не сплю — думаю. Голодные они, что ли? Поел ты, выпил вина, отдохнул, не пойдешь ты после этого детей давить. Дай каждому осла, домишко, маслин, чтобы на табак было, а пускай все живут, как хотят.

— Они и живут. Нам только жизни нет. Бить их надо, вот что! Правильно летчик говорил: ворочай шеей. Без разговоров. Поправится жена, я тоже пойду. Я их одним глазом высмотрю.

Проснулся ребенок, закричал. Педро принес его и качает. Мальчик успокоился; на губах у него радужные пузыри.

Батальон Вальтера стоит на гребне гор. Напротив — враг. Между ними зеленая долина: камни, козы, цветы. Каждую ночь приползают крестьяне из деревень, занятых фашистами. Вчера Ян чуть было одного не убил. Это старик, ему под шестьдесят, но он еще крепкий. Зовут его Марин.

— Мальчишка со мной, сын. Он сейчас коз гонит к часовне. Мы сговорились — я посвищу, он тогда пройдет.

Марина отвели к Вальтеру. Он протянул сухую жилистую руку и сказал:

— Я с Пепе работаю. Пепе знаешь? Третьего дня поезд под откос пустили. Итальянцы ехали. Шума сколько было! Смехота… Я сначала один в горах был, с сынишкой. Зря ходили, только что гвардейца застукал. Потом встретил Курро, он говорит: «Идем с Пепе работать, у нас динамит…»

Пришел сын Марина, мальчик лет двенадцати. Он пригнал сто семьдесят коз.

— Графские, из экономии. Пепе сказал: «Нашим пригони». Расписку дай. Только правильно пиши, мы читать не умеем, а Пепе прочтет.

Марин с восхищением разглядывает револьвер Вальтера:

— Хорошая штука!

— Итальянский. Полковника убили… Держи. Держи, тебе говорят. У меня есть другой, не хуже.

Марин, растерянный, берет револьвер, потом улыбается.

— Вот и взял. У нас с этим плохо. Итальянский, говоришь? Мы, когда поезд свернули, у них человек сто спаслось. Разбежались, как тараканы. А здесь можно было ухлопать… Они что делают? Приедут в деревню, баб в сторону и — бац, бац… У меня старшего сына убили. Он ученый был. Я у него в кармане приказ нашел, с печатью. Он у нас в деревне главным коммунистом был.