Илья Эренбург - Что человеку надо

Он хотел обнять «Кропоткина».

— Отойди!.. Ты мне больше не друг… Ты изменник!

Маноло обошел позиции. Он всматривался в лица бойцов. Ночью они должны пойти в атаку. Пойдут ли?.. Маноло не мог избавиться от тоски. Всем он теперь враг: и вдове из Веги, и «Кропоткину», и этим… Даже девочка его испугалась. Обычно веселый, здоровый, он не находил себе места. Вечером он решил, что пойдет с бойцами в атаку.

Морено сказал:

— Глупо. Ты не имеешь права рисковать жизнью.

Маноло виновато посмотрел на него:

— Сам знаю, что глупо. Но так уж складывается…

Они ползли по горе, поросшей частым кустарником, казалось, никогда не доползут. Люди боялись кашлянуть. В деревне залаяла собака. Не сговорившись, они остановились: потом снова поползли. Маноло, приподнявшись, увидал тусклый огонек. Значит, близко… Наверху раздался выстрел, кто-то крикнул. Маноло побежал вперед.

Треск. Фашисты убегают. Темно, ничего не видать. Тито чуть было не попал гранатой в своих. Все кричат. Маноло повалил человека на землю и рукой ищет — где винтовка. Кто-то посветил фонариком. Фашист встал, хныкнул, как ребенок, и поднял кулак.

Взошла луна. Теперь можно осмотреться. Взяли два пулемета, много патронов. Из сарая выполз старик; с перепугу он не может говорить, только челюсть трясется. Бойцы сели на землю; сразу всех скосила усталость. Кто-то смеется:

— В домах пошарь — они, может, сигары забыли.

Рядом с Маноло Томас. Когда-то они вместе сидели в тюрьме. Томас закурил и улыбается:

— Ничего поработали!..

Маноло рад, как будто Томас похвалил его. Он сует Томасу руку, а у самого страх — вдруг не пожмет?.. Но Томас весело трясет руку Маноло.

— Ребята, теперь закрепляться!

Два дня спустя бригаду увели на отдых. Приехал новый комиссар. Он собрал всех, говорил он горячо, с сердцем:

— Я в Бильбао был. Это большое горе!.. Авиация. А у нас ни черта… Надо, товарищи, помочь баскам!

Когда он кончил, сзади крикнули:

— Почему «Кропоткина» отослали?

Встал Маноло:

— «Кропоткина» я отослал, меня ругайте. Я в Веге одного бандита пристрелил. Такой все равно, что фашист. А «Кропоткин» начал мутить. Он хороший человек, только он смотрит какой кто партии. В Барселоне это полбеды, а на фронте — одна партия. Хотите другого командира, говорите прямо. А против крестьян я не пойду.

Все молчали.

Днем Маноло сидел у речки и вырезывал из дерева лодочку для ребят; он любил делать игрушки, смеялся: «Скоро мастерскую открою». За кустами купались бойцы; они не видели Маноло и он их не видел; доносились голоса, плеск воды. Вдруг Маноло отложил нож.

— Они назад хотят повернуть. В Вильянуэве все было общее, а теперь спрашивают: чья курица? У одного десять кур, а у другого ни одной. Какая же тогда справедливость? Почему Маноло отослал «Кропоткина»? Правда глаза колет…

— Он в генералы метит. Был анархистом, а теперь за кулаков вступается. Товарища не пожалел…

Маноло узнал голос Томаса… Он больше не слушает, с ожесточением он долбит дерево.

— Ребята, кто попотеть хочет? Надо крестьянам помочь…

Маноло набрал тридцать человек. Они поехали в Вегу. Крестьяне встретили их с опаской; но солдаты смеялись, играли с ребятами, приехали они без ружей, и крестьяне быстро успокоились.

Машин не было, жали серпами. Маноло до девятнадцати лет прожил в деревне. Он поглядел на полосу, усмехнулся и снял рубаху. Зной его веселил; он ласково приговаривал: «Ну, и печет!..» По голой спине ползли крупные капли.

Кончили работать, когда стемнело. Крестьяне смущенно улыбались: «Отблагодарить вас нечем». Они заставили солдат поужинать с ними. Диего играл на гитаре; бойцы танцовали с девушками.

Маноло привез вдове Николаса муки, сахару. Он нашел кусок проволоки и смастерил для девочек человека на лошади.

— Смотри, хвостом двигает…

Девочки больше не боялись Маноло. Они кричали: «Начальник, иди сюда!» Он смеялся: «Какой я вам начальник?» Он заметил, что дверь в дом не запирается, хотел сказать: «Сейчас видно — хозяина нет», но во-время спохватился, принес инструменты, починил. Ему хотелось все время что-нибудь делать. Женщина сказала:

— Устал ты, посиди.

Он сел, сгорбился. Девочка теребит его за рукав, он не смеется. Женщина вздохнула:

— Что? Плохо воюете?

Он встал:

— Воюем хорошо. Рио Кларо взяли. Ехать мне пора…

— Ребята хорошие. Только их отсюда поджучивают. «Кропоткин» тоже постарался… А у меня времени не было — я воевать учился. Если их рассовать по другим бригадам, они будут замечательно драться.

Варгас спросил:

— Маноло, а тебя куда?

— Я одно дело задумал — надо у них в тылу пошарить… Дай мне человек десять, я сам отберу. Я эти места как свои пять пальцев знаю — полтора года прожил. Там у них один мост по мне скучает. Видишь?

Маноло вытащил карту.

Он уехал из Барселоны рано утром; только-только начинало светать. С необычной для него нежностью он обнял Кончиту. Она перепугалась:

— Куда едешь?

Он растерянно поглядел на нее и сейчас же улыбнулся:

— В Валенсию, к министру. Видишь, пиджак надел.

Стоят горячие душные дни. Тяжелые орудья громят Мадрид. В госпиталях нет свободной койки: женщины, старики, дети. Продавщица универсального магазина на Гран Вие показывает летчику шелковые рубашки. Оба прислушиваются:

— Близко…

Потом, улыбаясь, девушка говорит:

— Вот последняя модель…

Дети спорят:

— Это не сто пятьдесят пять, это двести двадцать.

Они различают калибр снарядов по звуку. Они перестали играть в войну; играют они в старые игры, в прятки или в пятнашки.

Под домами Карабанчеля люди живут, как кроты: они закладывают мины. Учительница музыки Кармен продолжает давать уроки, и вдруг из открытого окна доносятся гаммы и сердитый счет: «Раз-два-три». Идет немолодая женщина с кульком. Услышав женские шаги, слепой солдат по привычке чмокает губами:

— Красотка!

В газетах каждый день огромные заголовки: «Да здравствует наступление!» Все чего-то ждут.

— Что пишут?

— В Париже убили двух итальянцев…

Над десятью фронтами — палящее солнце. Вчера астурийцы отбили атаку на Грульос. Возле Пеньярои утром была занята высота 820; после обеда противник перешел в контр-наступление и высоту пришлось очистить. Ломо Верде переходит из рук в руки. Возле Аранхуэса сдался в плен фельдфебель. В Карабанчеле взорвали два дома. Авиация бомбила Чинчон; восемь убитых. В Каса де Кампо артиллерия обстреляла холм Габитос. Большой стол завален телефонограммами. Полковник диктует:

— На всех фронтах без перемен.

Телеграф выстукивает: «хосе гарсия тревожусь сообщи здоровье мама». Хосе вчера убили возле Поркуны.

Танкист Баррио пишет открытку: «Аделита! Если ты мне не ответишь, я умру!»