Варткес Тевекелян - Романы. Рассказы

— Ну, это ничего, с лошади даже взрослые падают. А случается, что они и дерутся, не так ли, Мурад?

— Ты всегда такой, учишь сына бог знает чему, — рассердилась бабушка. — Потом с ним сладу не будет. Бедного Манукяна избил так, что из носа кровь пошла.

— А почему его отец по полициям таскается? — как бы оправдываясь, произнес Мурад.

Гугас вопросительно посмотрел на деда.

— Опять?

Дед утвердительно кивнул головой.

— Неужели вы не можете отучить его? — обратился Гугас к гостям.

— Деньги завелись у человека, богачом стал, вот и хорохорится. Не признаю, говорит, я ваших старост. Есть, говорит, законы, суд и полиция, — сердито сказал мясник Хачик.

— Это все не наше, это турецкое! А у нас свои законы! — гневно воскликнул Гугас.

— Ну что он, не знает, что ли! Два раза приглашали к старейшему — не явился. Опять обратился со своей тяжбой в суд.

— Я что-то не слыхал, чтобы в наших горах армянин с армянином свою тяжбу в турецком суде разбирали. Зря вы так оставили это дело.

— Предупредили… И если не угомонится, пусть пеняет на себя, — зло ответил Хачик и, посмотрев на Мурада, подумал: «Не лишнее ли наболтал при мальчике?»

Гугас по взгляду Хачика понял, о чем он думает, и поспешил успокоить его:

— Ничего, Мурад умеет держать язык за зубами. — И, обратившись к сыну, спросил: — Не так ли, сынок?

Мурад, вспыхнув от мысли, что ему не доверяют, только кивнул головой.

Покончив с едой, мужчины вымыли руки и, чинно усевшись на низеньких тахтах с длинными, набитыми шерстью подушками, вытащили кисеты и закурили.

— Расскажи, Гугас, что нового в мире, — предложил старый охотник Ншан. — А то сидим мы тут как в берлоге, до нас ничего не доходит.

— Что рассказывать! Везде одно и то же, всюду народ стонет. Наши теперешние правители, младотурки, снова взялись за старое. Сейчас армянам хуже, чем во времена султана Гамида. Ни один армянин, ложась спать, не знает, встанет ли он живым поутру. Крестьянин сеет хлеб и не знает, достанется ли ему урожай. Он не хозяин в своем доме, в саду, на пашне. Когда наш караван проходил через Харпутский вилайет [2] Вилайет — губерния. , мы видели целое армянское село, сожженное жандармами.

— Да за что же?! — ужаснулся дед.

— Разве мало причин! Кажется, потому, что крестьяне не смогли внести откупщику налог на четыре года вперед. В другом месте армяне не дали ограбить себя. Люди были смелые и с оружием в руках отогнали бандитов. На следующий день пришли в село жандармы, собрали мужчин и на глазах у их жен и детей убили всех. Расчет у правительства ясный: «Раз сегодня оказали сопротивление бандитам, то завтра можете сопротивляться властям, народ вы непокорный, а таких в живых оставлять опасно».

Гости, охваченные мрачными думами, молчали.

— А что смотрят французы, англичане? Разве они не христиане? Разве они не обещали защитить армян? — после некоторого раздумья спросил Мазманян.

— По-моему, они потирают руки от удовольствия: опять будет повод нажать на турок. Выиграют у них очередную уступку для себя и на время успокоятся. Известно, что христиане, живущие в Турции, всегда были разменной монетой для великих держав, которые только и знали, что торговали их кровью.

— Да, похоже на правду, — вздохнул Хачик. — Господи! А сколько красивых фраз нам дашнаки говорили: «Друзья армян — французы, англичане — не оставят нас в беде, за их спиной нам бояться нечего, они нас защитят». А во время младотурецкой революции целовались с турецкими главарями, манифестации устраивали, факельные шествия и с утра до ночи кричали на площадях: «Да здравствует свобода, справедливость, равноправие!» Медали с изображениями Талата и Энвера [3] Талат и Энвер — вожди младотурецкой партии. в петлицах носили.

— Теперь Талат и Энвер показывают им справедливость и равноправие по-турецки, — вставил охотник Ншан.

— Одним словом, младотурки ловко обманули наших столичных франтов и оставили их в дурачках… Но черт с ними, тут словами делу не поможешь, лучше рассказывайте, что у вас делается, — обратился Гугас к Хачику.

Тот опять посмотрел на сидевшего на краю тахты Мурада и на Сирануш, убиравшую подушки с пола.

— Мурад! По-моему, тебе пора спать, — сказал Гугас, без слов поняв Хачика. — Ты, Сирануш, оставь все это, позже уберешь.

Мурад, досадуя, что ему не позволили присутствовать при беседе, вышел из комнаты. Сирануш последовала за ним.

Хачик встал и прикрыл дверь.

Новости у нас тоже невеселые, — начал он. — На днях опять убийство было, убили сапожника Крикора.

— Кто? Почему? — сдвинул брови Гугас.

— Обыкновенно, как это делалось не раз и не два. Жена потом рассказала… Как-то Крикору заказал сапоги один знатный турок из соседней деревни. «Сшей из лучшей кожи, за ценой не постою», — сказал он. Через неделю поздно вечером турок пришел за заказом; он подозрительно долго возился с сапогами, рассматривал их со всех сторон, несколько раз примерил, наконец похвалил: «Молодец, мастер! Хорошие сапоги сшил, удобные. Соседи завидовать мне станут», — и пошел себе, ничего не заплатив. Крикор, не оскорбляя турка, вежливо напомнил ему о плате: мол, уважаемый ага, наверное, забыл заплатить. Турок заявил, что стоимость сапог он оплатил полностью еще при заказе. Завязался спор. Дальше — больше, и наконец турок с криком: «Как ты смеешь, грязный гяур, обвинять правоверного мусульманина во лжи?» — выхватил кинжал и заколол Крикора на глазах у всей его семьи. Полицейские прибежали, конечно, только тогда, когда убийца скрылся… У жены Крикора трое детей.

— Ох, мерзавцы! — заскрипел зубами Гугас. — Какой мирный человек был Крикор! Тихий, мухи не обидит.

— Вот потому, что он чересчур тихим был, его и убили, — вставил Ншан. — Я ему не раз говорил: «Крикор, ты бы пистолет купил себе или кинжал завел, а то в недобрый час нападут на тебя, зарежут, как курицу». — «Кому, говорит, я нужен? Врагов у меня нет, ни с кем я не в ссоре. И стрелять-то не умею…»

— Что и говорить, ни за что пропал человек, жаль его, — добавил Мазманян.

— Еще что-нибудь есть? — спросил Гугас Хачика.

Хачик замялся было. Гугас встревоженно посмотрел на друзей.

— Давай выкладывай все, дядя Хачик, — нетерпеливо попросил он.

— Свидетель бог, столько накопилось, что не знаю, о чем и рассказать, что важнее… Да, месяц тому назад у Маркара молодую жену увели. Шла женщина из сада домой, напали на нее и увели. Сидит парень и воет, как волк, того гляди — бросится на кого-нибудь, бед натворит. Убью, говорит, первого попавшегося, а там будь что будет.

— Да, вижу, невеселые у вас новости, — покачав головой, произнес Гугас. — И когда этому конец будет?

— Никогда, видно. Наша проклятущая жизнь так и будет тянуться, как мутная вода арыка, пока совсем не высохнет, — ответил Ншан.