Варткес Тевекелян - Романы. Рассказы

Везде развалины. Армяне словно исчезли с лица земли. А к туркам идти нельзя: опасно. Под проливным дождем костер не разожжешь, а сырость и холод пронизывают все тело, хочется согреться, высушиться, выпить кружку горячей воды.

Многим в отряде уже все опротивело, они готовы тут же лечь и не вставать. Пусть смерть, — не все ли равно, умереть сейчас или днем позже, и так все потеряно, нет никаких надежд на будущее. Даже молодой Завен, отважный разведчик, и тот сдал. Он весь измазан грязью, руки его опухли, кожа на них потрескалась. Завен на каждом шагу спотыкается, вот-вот упадет и, как выбившийся из сил верблюд, больше не встанет. Гугас все это видит, ему жаль своих боевых товарищей, но что он может сделать для них? Остановиться на отдых — значит потерять время, да под дождем все равно не отдохнешь.

Наконец сделали короткий привал. Усталые люди лениво жевали покрывшиеся плесенью лепешки. А через день-другой кончатся и лепешки. Тогда ко всем мучениям прибавится еще и голод.

— Вот что, друзья, — начал тихо Гугас, — я знаю, что вам очень тяжело, а впереди еще долгая дорога, голод, опасности, может быть, даже смерть. Все же идти нужно. Неужели после стольких скитаний мы опустим руки? Нет, мы с вами не слабые люди и не сдадимся. Мы должны жить — хотя бы для того, чтобы рассказать миру о том, что увидели, пережили. Ошибаются турки, всех нас они не уничтожат. Кто знает, может быть, нам с вами суждено жить в дни, когда армяне тоже приобретут самостоятельность. Это не пустые мечты, я верю в силу нашего народа, знаю, что русские смирят наших врагов и протянут нам руку помощи…

Слова Гугаса ободрили людей, лица их прояснились… Бойцы унеслись мыслями в то прекрасное будущее, о котором так хорошо говорил неутомимый Гугас.

— Я не хочу умирать только потому, что так хочет мой враг, — продолжал Гугас. — Наоборот, докажем, что мы сильнее его, хоть нас и осталось мало. Будем бороться до последней капли крови. А теперь пора в путь. Вставайте!

Все с трудом, опираясь на руки, поднялись, только один пожилой боец остался лежать с закрытыми глазами.

— Вставай, Мовсес! Дай мне руку, помогу, — подошел к лежащему Гугас.

— Прости, Гугас, но я больше не ходок. — тяжело дыша, сказал Мовсес. — Оставьте меня здесь!

— Что ты, что ты! Мы с тобой еще походим. Скоро дойдем до синего моря: там и солнце греет, и ветерок ласковый дует…

Гугас нагнулся к Мовсесу, взял его за плечи, приподнял и поставил на ноги. Больной пошатнулся и опять упал на мокрую землю.

— Носилки, ребята! Живо! Соорудите носилки из веток, — приказал Гугас, и люди, еле державшиеся на ногах, поспешили выполнить его приказание.

— Мы сейчас уложим тебя на носилки и понесем с собой. Денек-другой полежишь — и все пройдет, — говорил ласково Гугас Мовсесу, но тот лежал безучастно.

Больного уложили на носилки и потащили с собой.

На второй стоянке Мовсес совсем ослаб, он часто впадал в забытье, а когда партизаны поднялись, чтобы идти дальше, он поманил рукой к себе Гугаса.

— Я уже не жилец. Не мучь людей зря, просто пристрели меня! — прошептал он и отвернулся.

Гугас задумался. Нести Мовсеса не было сил. Но как оставить? У кого поднимется рука убить своего боевого товарища?

— Хачик, давай вместе! А ну, ребята, помогите поднять Мовсеса. Дойдем до привала — отдохнем.

К вечеру Мовсес скончался. Партизаны вырыли яму и похоронили товарища.

— Хорошо Мовсесу! Умер и избавился от мучений, сейчас ему ничего не страшно. Чья же очередь? — как бы про себя сказал Завен.

— Если ты будешь хныкать, то я могу отправить тебя вслед за Мовсесом! — Гугас сердито посмотрел на Завена. — Марш вперед! Бери на плечи винтовку Мовсеса, она еще нам пригодится.

Завен покорно взял винтовку и, шатаясь, поплелся за остальными.

На следующий день отряд вышел к кустарнику, которым были покрыты все холмы на сотни километров. Тут росли дикие апельсины и лимоны, кизил, райские яблоки. По мере приближения к морю климат становился мягче, хотя мелкий дождь по-прежнему моросил не переставая. Случайно отряд набрел на пещеру. Дождь туда не проникал, земля была сухая. Развели костер, вскипятили воду, начали сушиться. Мазманян пошел на охоту. Он притащил большого зайца и с десяток куропаток. Плотно пообедав, легли спать; только один Хачик остался охранять ход в пещеру.

Гугас дал отряду три дня отдыха. Дичи вокруг было много. Ожиревшие за лето куропатки плохо летали, хоть палками бей их. Партизаны повеселели.

— Ну как, Завен, хочется тебе за Мовсесом? — спросил Гугас.

— Смотря куда. Если Мовсес попал в рай, то это еще ничего, — пошутил Завен.

— А ты еще сомневаешься! — вмешался другой боец. — Не успела его душа выйти из тела, как ее подхватили ангелы — и прямо в рай. Мовсес не одного турка отправил на тот свет, к Магомету, это ему зачтется.

— Ах вы богохульники! — закряхтел Мазманян.

Еще три дня дороги по мокрому лесу, и перед отрядом раскрылась широкая гладь синего моря. Бойцы, впервые увидевшие море, широко раскрыв глаза, как зачарованные смотрели вдаль, где белели одинокие паруса рыбачьих лодок и множество чаек кружилось над водой. А в лесу вечнозеленые деревья, аромат апельсинов и тишина.

— Какая красота! — вздохнул Мазманян. — Неужели не настанет такой день, когда люди смогут мирно любоваться этой красотой?

— Как бы жандармы не залюбовались тобой! — сказал Хачик и потащил его в кусты.

Целых два месяца, собирая плоды, ловя рыбу и охотясь, партизаны жили в кустах. Гугас каждую ночь бродил у берега, он что-то рассматривал, что-то подсчитывал, но до поры до времени ничего не говорил товарищам. По утрам он подолгу смотрел в туманную даль, где были русские берега, где была свобода.

— Хачик! — однажды позвал Гугас. — Нужно найти две бочки, запастись дичью и хлебом, чтобы отряду хватило дней на семь. Давай думать, как все это достать.

— Сам хорошо знаешь, мы давно забыли вкус хлеба.

— Но достать нужно.

— Положим, хлеба достать не мешало бы, но скажи на милость, бочки зачем тебе понадобились?

— Для воды.

— Гугас, ты мне загадки начинаешь задавать. Тут воды сколько угодно, зачем же запасать ее! И если уходить, то все равно бочек с собой не унесешь.

— Позже узнаешь, — улыбнулся Гугас. — Лучше скажи: можешь ты подобрать такого человека, чтобы он смог в город пробраться?

— Разве Завена…

— Пожалуй, Завен не годится. Скорее подойдет старик Мазманян; пусть он под видом турка спустится в город, купит две большие бочки, хлеба и немного съестного, — словом, что достанет, — наймет арбу и привезет все это сюда. В случае, если спросят, пусть скажет, что это для рыбаков. Понятно?

— Понятно-то понятно, только боюсь, как бы старик в лапы туркам не угодил.