Варткес Тевекелян - Романы. Рассказы

«Недопустимый поступок футболистов «Роберт-колледжа».

В прошлое воскресенье футбольная команда «Роберт-колледжа» на своем стадионе встретилась с командой Стамбульского университета, которой в прошлом году проиграла со счетом 1:4. Зная наверняка, что и в этом году встреча не сулит победы, колледжцы пошли на недопустимый спортивным этикетом поступок. Они нашли здорового, как бык, рабочего, немного натренировали его, взяли в свою команду в качестве центра нападения и только благодаря этому выиграли матч. Все три гола были забиты этим рабочим. Удары его были почти смертельны, и никакой голкипер, будь он лучшим игроком, не мог бы их отразить.

Как удалось выяснить нашему корреспонденту, этот «знаменитый» центр нападения работает кочегаром в котельной колледжа.

Достойно сожаления то, что дирекция колледжа допустила участие своего рабочего в студенческой команде. Так, чего доброго, скоро все грузчики порта начнут играть в футбол».

Мурад дважды прочитал эту заметку, и все-таки до него не дошел ее основной смысл, он понял только то, что оскорбили его товарища.

— Разве рабочему нельзя играть в футбол? — наивно спросил он.

— Как видишь, оказывается, не положено, господа буржуи не разрешают, — сердито ответил ему Исмаил и обратился к Мисаку: — Это дело нельзя так оставлять, этим оскорбляют весь рабочий класс.

— Ты говоришь так, словно у тебя сила, печатный орган, где можно выругать этих буржуазных писак, — но скажи на милость, что мы с тобой можем сделать?

— Напечатаем тысячи листовок с протестом и разбросаем по всему городу, — не задумываясь ответил Исмаил.

— Ну, уж если печатать листовки, то по какому-нибудь политическому вопросу. Это же мелочь!

— Вот именно, ты не прав! Этот вопрос на первый взгляд кажется мелким, между тем он затрагивает элементарные права рабочих. Выступая по этому делу, мы будем иметь множество сочувствующих.

Турок по национальности, наборщик Исмаил был горячим и порывистым человеком, о его доброте и отзывчивости говорила вся типография, но самое странное для Мурада было в том, что Исмаил и его двое товарищей — Кемал и Тефик — не подчинялись господствующим в то время в Турции национальным предрассудкам, они в одинаковой степени дружили как с турками, так и с армянами, греками и рабочими других национальностей. Так, Исмаил был очень близок с мастером Мисаком. Во время обеденного перерыва Исмаил непременно садился за один стол с Мисаком, они вместе читали газеты, часто спорили о политике, и это не мешало им быть единодушными, когда решались вопросы, касающиеся всех рабочих типографии; они же руководили кассой взаимопомощи, заменяющей печатникам профсоюз. Исмаил дружелюбно относился и к молодому Мураду и настоятельно советовал ему научиться набору на турецком языке.

— Мурад, ты же хорошо читаешь по-турецки, почему бы тебе не учиться набору на этом языке? — спрашивал он.

— На что это мне? Все равно никто не поручит набирать по-турецки, я ведь армянин, — отвечал Мурад.

— Это как сказать. Нужно смотреть вперед, а не жить сегодняшним днем. По-твоему, турки и армяне будут вечно враждовать?

— Не знаю.

— А вот я знаю. Турецким рабочим и крестьянам нечего делить с армянами, и вообще придет такое время, когда народы всего мира будут жить в мире и согласии.

— Когда это будет? — спрашивал Мурад.

— Когда победит мировая революция и исчезнут все богачи. Я, например, хотел бы набирать книги на всех языках мира, даже по-китайски и по-малайски, — со временем это пригодится, — говорил Исмаил и в конце концов обучил Мурада турецкому набору.

По настоянию Исмаила в Стамбуле появилась первая листовка. В выходе ее Мурад принял самое активное участие.

В этой листовке давался резкий ответ «Спортивному обозрению». Заканчивалась она словами: «И у нас в Турции нарождается свой рабочий класс, с каждым днем растет и крепнет его самосознание. Нашей буржуазии пора это понять. Хотят они этого или нет, но с этим фактом им придется считаться».

Листовка встревожила полицию. Многочисленные столичные газеты на разных языках по-разному реагировали на это событие. Оказалось, что в Стамбуле было много людей, которые остро восприняли оскорбление, нанесенное представителю их класса. О существовании их, тем более об организации, могущей отпечатать листовки, никто до сих пор не подозревал. Дело Ашота получило широкую огласку, о нем заговорили.

Спрятав две листовки в карман, Мурад после работы помчался в Бебек, к Ашоту. Отыскав его в общежитии лежащим на койке в костюме, Мурад удивился.

— Что с тобой? — спросил он, сев рядом с Ашотом.

— Ничего, — сухо ответил Ашот.

— Чего же ты лежишь, да еще в одежде?

— Просто настроение плохое.

— Давай выйдем, я должен тебе сообщить важную новость.

Ашот нехотя поднялся, и они направились в глубь парка.

Отыскав удобное место на возвышенности, откуда виднелась голубая гладь Босфора, они сели.

— На, Ашот, читай. Мы за тебя такой ответ дали, что у твоих обидчиков глаза на лоб полезут, — сказал Мурад, протягивая листовку.

— Какие обидчики? О чем ты говоришь?

— Ты ничего не знаешь?

— Ничего…

— Ну, тогда сначала читай вот это, — Мурад показал заметку в «Спортивном обозрении».

— Вот оно что! Я сейчас все понимаю! — воскликнул Ашот, прочитав газету.

— Видишь, а раньше ты не понимал…

— Я совсем не об этом.

— О чем же еще?

Ашот заколебался.

— Чего ж ты молчишь?

— Ладно, тебе скажу, другому ни за что не сказал бы. — И Ашот рассказал о своем знакомстве с Шушаник, о встречах, о своей любви к ней.

— И что же?

— Часа два тому назад я, как всегда, пошел на свидание с ней… Она не пришла…

— Что же тут такого?

— Как что? Она узнала все…

— Ну и наплевать, подумаешь! Ты лучше прочти, что мы написали в ответ.

Ашот мельком пробежал листовку, но по выражению его лица Мурад понял, что листовка на Ашота не произвела никакого впечатления.

Они молча дошли до ворот и молча попрощались.

Газетная шумиха, поднятая вокруг имени Ашота, не утихала. Некоторые либеральные газеты порицали «Спортивное обозрение», называли заметку нетактичной. Мурад, читая эти статьи, приходил в восторг, совершенно не думая о том, какие последствия все это может иметь для Ашота. Он только радовался тому, что его товарищ отомщен. Что касается душевных переживаний Ашота, то Мурад считал их пустяками. Несмотря на свою обиду, Мурад был убежден, что Ашот обязательно придет к нему и признает недостойность своего поведения. И действительно, вскоре Ашот пришел. Пришел с тем, чтобы больше не уходить.

Поставив свой чемодан в угол, Ашот молча опустился на табуретку и глубоко вздохнул. Мурад внимательно посмотрел на него.