Варткес Тевекелян - Романы. Рассказы

Он уже привык к шуму и сутолоке, даже успел приобрести себе друзей среди уличных мальчишек. По совету одного из них Каро занялся продажей газет. Прижав под мышкой кипу свежих, пахнущих типографской краской газет, он, босой, вихрем носился по улицам, выкрикивая фантастические новости:

— Экстра, экстра! Покупайте газету! Покупайте газету! Потрясающая новость: ревнивый муж топором зарубил жену!

На другой улице:

— История похищения пятидесяти тысяч долларов!

Каро научился на ходу получать деньги, давать сдачу, первым появляться в местах, где особенно ходко покупали газеты, — у подъезда варьете, у дверей ресторанов и баров, — и так с раннего утра до поздней ночи. Каро старался во всем подражать своему другу Папандопуло. У того выручка всегда бывала больше, чем у Каро, хотя они оба продавали одинаковое количество газет.

— А как ты даешь сдачу? — поинтересовался Папандопуло, выслушав жалобу Каро на низкий заработок.

— Обыкновенно, сколько полагается.

— Тогда тебе лучше заняться чем-нибудь другим — так ты проторгуешься.

— Не понимаю… — замигал своими маленькими глазками Каро.

— Пошевели мозгами. Как по-твоему, для чего человеку дана голова — шапку носить или соображать?

— Что ж тут соображать-то?

— Газетчику нужно больше соображать, чем банкиру. Банкир сидит себе и подсчитывает деньги, а нашему брату приходится с первого взгляда определять клиента, что за человек: настоящий богач или только по виду, щедр или скряга? Если попадается клиент с дамой, да еще чуточку навеселе, то смело отсчитай ему половину сдачи: он, не взглянув, спрячет в карман — и дело с концом.

— А если он посчитает, тогда что?

— Ничего. Вежливо попросишь извинения и отсчитаешь сдачу полностью: ошибся, мол. Бывают, конечно, такие бессовестные, что дадут тебе раза два по уху, — ну так что ж, пусть.

Каро понемногу входил во вкус уличной жизни, пел веселые песни, острил, плевал сквозь зубы, часто посещал кино, а главное — не унывал. Он даже завел себе постоянных клиентов. Особенно успешно он продавал вечерние выпуски в вестибюле гостиницы «Гранд отель», находившейся на Королевской площади. Хозяин гостиницы, толстый грек, шутил с Каро, когда бывал в хорошем настроении:

— Ну, как идет торговля, купец?

— Ничего, идет, только не знаю, как лучше разместить капиталы: магазин открыть или издавать свою газету? — на шутку шуткой отвечал Каро.

— Лучше всего купить пароход.

— Дураков нет: пароход утонет, и денежки пропадут. Газета лучше: пиши все, что придет в голову, товар дешевый.

Посетителям гостиницы тоже нравился этот шустрый подросток, они от души хохотали над его остротами.

Однажды хозяин задержал Каро дольше обычного и под конец разговора спросил:

— А что ты скажешь, господин купец, если я предложу тебе работу у себя?

— Скажу спасибо и, полагая, что в компаньоны вы не собираетесь меня взять, в свою очередь, спрошу: что за работа и сколько за нее платят? — весело ответил Каро.

— Жох парень! За словом в карман не лезет, — сказал один из посетителей. — Из него выйдет толк.

— У меня одного лифтера не хватает. Если хочешь, то можешь занять его место, — на этот раз серьезно предложил хозяин.

— Замечательная работа! Я всю жизнь мечтал кататься на лифте, и до сих пор ни разу не приходилось. Что же, это мне подходит. А какие условия?

— Питание и форма. Спать будешь вот здесь. — Хозяин показал на маленькую будку за парадными дверями. — Это на тот случай, если кто-нибудь из посетителей запоздает. Все, что заработаешь, — твое.

— Чаевые, значит?

— Угадал.

— А много бывает?

— Это уж зависит от тебя, как сумеешь понравиться моим посетителям.

— Что ж, условия неплохие, я согласен. Когда можно приступить к делу?

— Хоть завтра.

— Хорошо, утром приду.

Попрощавшись с товарищами, Каро с удовольствием оставил общежитие и перешел жить в будку за дверью гостиницы.

Учеба Мурада на фабрике, как когда-то в типографии, шла успешно, и вскоре он уже самостоятельно работал за ткацким станком. У Мушега дела обстояли хуже. Слабый, он быстро уставал, часто бил молотком по рукам, резал пальцы, но все переносил молча, терпеливо. Он внимательно присматривался к приемам опытных слесарей-ремонтников, старался понять устройство ткацких станков, наладкой и ремонтом которых занималась его бригада. Бригадир Триондофилас, высокий худой человек, замечая его старания, всячески ему помогал, поручая на первых порах легкую работу.

Иногда во время обеденного перерыва в мастерскую забегал Теоредис, — он все еще надеялся, что скоро станет кузнецом и тогда дела его пойдут лучше.

— Можно сказать, что я с детства был кузнецом. Еще в караване мне не раз приходилось подковывать мулов, Гугас эту работу всегда поручал мне, — говорил он Мушегу.

Воспоминания о прошлом всегда вызывали у Теоредиса тоску. Он тяжело вздыхал, глаза его делались задумчивыми.

— Отмахаешь, бывало, за день километров сорок — и хоть бы что! Словно на мягкой траве лежал целый день: ни усталости, ни боли в ногах — ничего не чувствуешь. А сейчас, поверишь ли, по ночам спать не могу, все косточки болят.

— Тогда вы молоды были, дядя Яни.

— И то правда, в тридцать пять лет стариком выгляжу. Жизнь, брат, скрутила.

Однажды в субботу Теоредис пришел к ним в общежитие явно в приподнятом настроении.

— Ребята! Завтра приходите ко мне обедать! — весело воскликнул он.

— С чего это, дядя Яни, решили пригласить нас? — спросил Мурад.

— Как с чего! У меня сын родился! Назвали мы его Николасом, как тебя звали у нас в деревне. Завтра крестить будем. Так приходите и Каро позовите, у него ведь тоже никого нет. Жена вчера сказала: «Позови своих друзей, пусть придут, домашнего обеда отведают». Она у меня сердечная женщина.

— Спасибо, дядя Яни, непременно придем и подарочек твоему Николасу принесем.

— Подарки не нужно, лишнее. Вот крестным отцом тебя хотел сделать, да поп не разрешил. «Не грек», — говорит.

Утром Мурад с Мушегом пошли за Каро. Но он отказался:

— Что я там буду делать? Пообедать и здесь могу не хуже, чем у твоего Теоредиса.

Мурад удивленно посмотрел на Каро.

— Да разве мы с Мушегом идем к нему ради обеда?

— А зачем же тогда?

— Он же земляк. Разве ты забыл, что он когда-то спас нам жизнь и здесь не отказался протянуть руку помощи! Наконец, он тоже одинок и от всего сердца приглашает нас к себе.

— За все это спасибо, но мы тоже помогли ему перебраться в Константинополь, значит, квиты.

— Слушай, Каро! Я не узнаю тебя! Неужели, по-твоему, все на свете делается по расчету и ни дружбы, ни привязанности не существует? Чтобы доставить хоть маленькое удовольствие Теоредису, я готов сделать все, что только можно.